Конечно нет. Может быть, где-то на юге кто-то имеет такую зарплату, но только не здесь.
Джон Шарк: Это тот же самый отчет, согласно которому в стране – девять миллионов пенсионеров, а иммигранты составляют три процента населения.
Слушатель: Начнем с того, что вот эти два показателя они точно перепутали между собой, черт их побери.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Пятница, 3 июня 1977 года
Глава шестая
Юбела…
– Дважды. Он ударил меня дважды, прямо по макушке.
Миссис Джобсон наклонилась вперед и раздвинула свои седые волосы, чтобы показать вмятины на черепе.
– Вы пощупайте, – предложил ее муж.
Я потянулся, чтобы потрогать ее макушку. Корни ее волос были жирными на ощупь, вмятины – как большие пустые кратеры.
Мистер Джобсон наблюдал за выражением моего лица.
– Ничего себе дырка, да?
– Да, – ответил я.
Была пятница, почти одиннадцать часов утра. Мы сидели в уютной гостиной мистера и миссис Джобсон, в нижней части Галифакса, попивая кофе и передавая фотографии, говоря о том самом дне, когда неизвестный мужчина два раза ударил миссис Джобсон по голове молотком, задрал ей юбку, стащил с нее лифчик, царапнул по животу отверткой и кончил ей на грудь.
И среди всех этих фотографий, среди фигурок и побрякушек, среди открыток и пустых ваз, среди портретов членов королевской семьи стояли десятки бутылочек и коробочек с таблетками, потому что миссис Джобсон ни разу не покидала своего дома с того самого вечера, три года назад, когда по пути с еженедельного девичника ей повстречался мужчина с молотком и отверткой, а она ведь просто шла от подруг; подруг, которые тоже перестали ходить на девичники, их побили мужья, когда узнали, что полиция подозревает, будто миссис Джобсон была не прочь подработать на булавки, отсасывая черным на автовокзале по пути домой с этих самых девичников, миссис Джобсон, которая с того последнего девичника в 1974 году ни разу не покинула своего дома, даже ради того чтобы стереть граффити с входной двери; граффити, где было написано, что она сосет у черных на автовокзале, граффити, которое ее муж, славный мистер Джобсон, закрасил, невзирая на больную спину, да еще дважды; то самое граффити, из-за которого их Лесли перестала ходить в школу – из-за всего того, что там говорили о ее маме и черных на автовокзале. Дело дошло до того, что однажды Лесли, стоя в ночнушке вот здесь, у этой лестницы, после того как она в третий раз за неделю описалась во сне, прямо взяла и спросила маму, не ходила ли та на автовокзал с черными и, миссис Джобсон сказала в тот вечер, и потом еще не раз повторяла, – она сказала:
– Бывают дни, когда я жалею, что он тогда меня не прикончил.
Мистер Джобсон кивал.
Я поставил кофейную чашку на низкий журнальный столик, рядом с карманным диктофоном «Филипс». Колесики крутились.
– И как вы чувствуете себя сейчас?
– Лучше. То есть я знаю, что народ снова начинает болтать каждый раз, когда появляется новая жертва, потому что каждый раз это – проститутка. Мне просто хочется, чтобы они поскорей уже поймали этого ублюдка.
– А с Анитой вы еще не встречались? – спросил мистер Джобсон.
– Встречаюсь сегодня, после обеда.
– Передавайте ей привет от Дональда и Джойс.
– Обязательно.
В дверях мистер Джобсон сказал:
– Вы уж извините за фотографии, мы же просто…
– Не переживайте, я знаю. Уже то, что вы пустили меня в свой дом, было очень любезно с вашей стороны.
– Если это как-то поможет поймать…
Тут мистер Джобсон глянул на улицу и тихо сказал:
– Дайте мне десять минут наедине с этой падлой. Больше я ничего не прошу. Мне и молоток с отверткой, мать их, не понадобятся.
Я стоял на его крыльце и кивал.
Мы обменялись рукопожатиями.
– Еще раз спасибо, – сказал я.
– Пожалуйста. Позвоните нам, если что-то узнаете.
– Разумеется.
Я сел в «ровер» и поехал прочь.
Юбело…
Анита Берд жила в Клекхитоне, в точно таком же доме с верандой, как у Джобсонов, и оба дома стояли на вершине крутого холма.
Я постучал в дверь и стал ждать.
К двери подошла женщина с высветленными перекисью волосами и ярким макияжем.
– Джек Уайтхед. Мы говорили с вами по телефону.
– Входите, – сказала она, – и простите за беспорядок.
Мы прошли в мрачную гостиную. Она сдвинула с дивана стопку выстиранного белья, и я сел.
– Чайку?
– Я только что выпил целую чашку, спасибо. Дональд и Джойс просили передать привет.
– Ясно, спасибо. Как она?
– Я ее почти не знаю, поэтому мне трудно сказать. Она никуда не выходит.
– Со мной тоже так было. А потом я решила: пошел он на хер. Простите за грубое слово, но почему же после того, что он со мной сделал, я должна сидеть дома, как в тюрьме, а он будет свободен, блин, как ветер? Нет уж, спасибо. Так что в один прекрасный день я себе сказала: Анита, либо ты перестанешь сидеть тут, под замком, как последняя дура, либо накладывай на себя руки, и дело с концом, потому что иначе от тебя все равно никакого толка.
Я кивал, пристраивая диктофон на подлокотник дивана.
– Иногда мне кажется, что с тех пор прошла уже целая жизнь, а иногда – как будто это все случилось только вчера.
– Я так понял, тогда вы жили не здесь?
– Нет, я жила у Клайва, у парня, с которым я тогда встречалась. На Камберланд-авеню. Это была еще та проблемка, ну, что он черный, и все такое.
– В смысле?
– Ну, они все думали, что это он сделал.
– Потому что он был черный?
– Поэтому, и еще потому, что он избил меня пару раз до того. Тогда еще полицию вызывали.
– Ему были предъявлены какие-либо обвинения?
– Нет, он меня каждый раз отговаривал. Он такой обаяшка, Клайв.
– А где он сейчас?
– Клайв-то? В Армли, кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83