В самый глухой час ночи, до зари и рассвета, я закончил работать. Мне осталось одно:
Я снял трубку и поволок цифры по телефонному диску, чувствуя, как с каждым его поворотом мой желудок закручивается все туже и туже.
– Это я, Джек.
– Я уж думал, ты никогда не позвонишь.
– Мне так тяжело.
– А легко никогда не бывает.
– Мне надо с тобой увидеться.
– Лучше поздно, чем никогда.
Я снова проснулся с рассветом и новым мягким дождем. Они спали, увянув на моей мебели.
Я лежал в одиночестве, глядя на трещины на потолке, трещины в краске, и думал о ней, думал о нем, ждал, когда подаст голос святая Анна.
Я встал и на цыпочках прошел мимо них к столу.
Я вытащил лист из печатной машинки.
Я держал слова в руке и чувствовал, как кровоточит мой живот.
Йоркшир, 1977 год.
Сердце потерпевшей отсутствует, дверь комнаты по-прежнему заперта изнутри.
Она подошла ко мне сзади, заглянула через плечо, обдавая теплом мое ухо, глядя на написанные мною слова:
Вчерашние новости, завтрашние заголовки.
Йоркширский Потрошитель.
* * *
Звонок в студию: Я бы хотел спросить доктора Рабиновича…
Джон Шарк: Раазиновича.
Слушатель: Ну да. Я бы хотел спросить его, вот он типа говорит, что все эти преступления были совершены, а о них никто не знает…
Доктор Раазинович: Да, это так. Свыше восьмидесяти пяти процентов.
Слушатель: Ясно. Короче, я вот что хочу спросить: а где же тогда все жертвы?
Доктор Раазинович: Жертвы? А жертвы – везде.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Четверг, 2 июня 1977 года
Глава пятая
Копать:
Двадцать четыре часа непрерывного рытья.
Без сна с тех пор, как мы покинули Престон –
Обратный путь в среду утром, Радкин и Эллис – похмельные черти – без сознания на заднем сиденье автомобиля.
Дома. В Милгарте все по-прежнему – хаос и тела, информация поступает со скоростью одна единица в минуту, и ни у одной сволочи нет времени, чтобы проверить ее как следует. Я думаю: его имя может быть уже здесь, в этой комнате, оно здесь, написанное черным по белому, оно здесь, оно ждет меня.
Я гонюсь за списками, охочусь на звонки.
Три часа тридцать минут – звонок, которого я меньше всего ждал: очередное почтовое отделение, очередной почтальон.
Радкин достает Ноубла:
– А какое, черт побери, отношение это имеет к Бобу?
– У нас больше никого нет.
– У меня тоже.
Запрет на ненормированный рабочий день снова вступает в силу. Пока мы были за холмами, в Престоне, рядовые проголосовали за его повторное введение. Радкин толкает свою речь типа: «А за что их винить?»
– Ты ведешь себя как настоящий мудак, Джон. Это же всего на пару дней.
– Это – дерьмо собачье. У нас нет пары дней. Он должен работать на Отдел расследования убийств проституток.
Но Ноубла уже и след простыл, а я возвращаюсь к своим чертовым почтовым делам:
На мне – Хэнгинг-Хитон, Скиптон, Донкастер и теперь вот Селби.
Черт, провалы от начала до конца.
Дело пошло бы в отдел ограблений, и эти гребаные мудаки получили бы по пять лет максимум, если бы не начали палить из своих дурацких пушек в Скиптоне и не избивали бы каждый раз старперов до полусмерти.
Убийство: жизнь за жизнь.
Молодцы, ребята:
Считается, что подозреваемых было четверо, они были в масках и перчатках и говорили с местным акцентом.
Возможно, цыгане: вот это сюрприз.
Возможно, черные: никаких сюрпризов.
Характер насилия указывал на белых в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет, с опытом и чрезмерным увлечением «Заводным апельсином».
Селби на проводе:
Мистер Рональд Прендергаст, шестьдесят восемь лет, закрывал свой почтовый филиал на углу Нью Парк-роуд, когда в помещение вторглись трое вооруженных людей в масках.
Началась борьба, во время которой мистеру Прендергасту было нанесено несколько ударов тупым предметом, в результате чего он получил серьезные черепно-мозговые травмы и потерял сознание.
Пять часов тридцать минут – я уже на месте. Вечер проходит между местом преступления и больницей в ожидании того, что дедуля Прендергаст придет в себя.
Жена занималась цветами в церкви, сучка везучая.
Восемь вечера – я хожу взад-вперед по больничным коридорам, звоню, звоню и звоню:
Звоню Дженис.
По нулям -
Зная, что она работает, я готов ползти по улицам, готов па все на свете, лишь бы ее увидеть, лишь бы ее остановить.
Звоню домой.
По пулям -
Луиза и Бобби в одной больнице, я – в другой, не в той, в которой должен быть.
Звоню в Милгарт.
Хуже нуля –
Крейвен снимает трубку, Ноубла и Радкина днем с огнем не сыщешь, горы записей с информацией и никого, кто мог бы ею заняться. Крейвен кладет трубку, я вижу, как он хромает в сторону Отдела по борьбе с проституцией, я думаю, все это придумано специально для него, вот для этой его идиотской усмешки.
Девять часов – и, похоже, мистер Рональд Прендергаст мало что сможет мне рассказать. У него текут слюни, он похож на давно заждавшуюся смерть, а я молюсь и молюсь, чтобы он держался, чтобы эта история не превратилась в двойное убийство, теперь я знаю, я знаю, как сильно я этого хочу:
Отдел расследования убийств проституток.
И теперь зная, теперь зная почему:
Дженис.
Спустя два часа получаю ответ на свои молитвы. Ответ положительный:
– Сержант Фрейзер, пройдите, пожалуйста, в приемную.
Вдоль по коридору, из реанимации обратно в ад – Радкин из Лидса призывает меня на базу:
– Мы нашли Бартона.
Наступаю на педаль, обратно в город, весь Милгарт жужжит, звенит, горит. Полуночное собрание:
– ВЕДИТЕ ЕГО.
Рация оживает:
– Пора, – трещит голос Ноубла в ночи. Четверг, 2 июня 1977 года.
– Слава богу, мать его, – подвывает Эллис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83