– Что я должен со всем этим делать?
– Прочитать.
– Я бы хотел взять интервью у тех женщин, которые остались в живых.
– Ради бога.
– Спасибо.
Он посмотрел на часы и встал.
– Как насчет раннего обеда?
– С радостью, – снова соврал я, убивая очередного ангела.
В дверях Джордж Олдман остановился.
– Я тут болтаю-болтаю, а ведь это ты хотел взять у меня интервью, черт тебя побери.
– Прямо как в старые добрые времена, – улыбнулся я.
– А о чем ты хотел спросить-то?
– Вы мне как раз уже все объяснили. Я просто хотел узнать, не связываете ли вы с последним случаем какие-нибудь прошлые убийства или нападения.
– И?
Мы стояли в дверях, застряв между кабинетом и коридором. Женщины в синих комбинезонах драили стены и пол.
– И не пытался ли он выйти на связь.
Олдман оглянулся на свой письменный стол.
– Нет, не пытался.
Джордж принес кружки.
– Жрачка будет минут через пять.
В училище было тихо, пара полицейских, увидев нас, быстро допили свое пиво. Большинство посетителей – адвокаты и бизнесмены.
Джордж был знаком со всеми.
– Как Уэйкфилд? – спросил я.
– Ты знаешь, хорошо.
– Скучаете по Лидсу?
– О да, но я ведь все равно езжу туда каждый божий день. Особенно сейчас.
– А Лилиан и девочки? У них все в порядке?
– Да, спасибо.
Стена была на месте, высокая, как и прежде.
Автокатастрофа четыре-пять лет тому назад. Его единственный сын погиб, одна из дочерей парализована. По городу ходили всевозможные слухи.
– Вот и хорошо, – сказал Джордж, когда перед нами оказались две тарелки с печенью.
Мы ели молча, украдкой поглядывая друг на друга, обдумывая вопросы, забраковывая их под весом тысячи запретных тем, кошмарных воспоминаний, трясин и ловушек. И на секунду, на одно-единственное мгновение, где-то между печенкой и луком, мишенью для дротиков и стойкой бара мне стало жалко этого крупного мужика, сидящего передо мною, жалко, как будто он не заслужил те неприятности, которые ему пришлось пережить, те уроки, которые ему еще предстояло усвоить, как будто никто из нас не заслужил наших жестоких городов и неверующих священников, наших бесплодных женщин и несправедливых законов. Но я вспомнил все, что мы натворили, чем мы поступились, я вспомнил жизни, которые мы украли и потеряли, и я понял, что был прав, когда сказал, что дальше будет только хуже, намного хуже; уроки, которые нам всем еще предстоит усвоить.
Он бросил вилку и нож на пустую тарелку и спросил:
– А почему ты хотел знать, не пытался ли он вступить с нами в контакт?
– Предчувствие, ощущение.
– Вот как?
Я проглотил остатки своего обеда, первого за долгое время.
– Если это один и тот же мужик, то он захочет, чтобы вы это знали.
– Почему ты так думаешь?
– А вы разве не захотели бы?
Обратно в Лидс я поехал длинной дорогой, по пути заехав в паб «На полпути», чтобы выпить еще одну, третью кружку пива.
– Отнюдь. Тайны должны оставаться тайнами.
И еще одну.
Радио:
Во время торжественного открытия здания Администрации Кенсингтона и Челси принцессу Анну приветствовали шумные демонстранты. В полицию поступают просьбы не переходить к новой процедуре подачи заявлений. Азиату присудили три года лишения свободы за убийство европейца.
Три года, ни больше ни меньше.
Была среда, 1 июня 1977 года.
Редакция – в лихорадке по поводу предстоящих скачек.
– Что у тебя, Джек? – крикнул Гэз.
– Я еще не смотрел.
– Он не смотрел, мать твою! Ты что, Джек? Это же скачки! И притом юбилейные!
– Это – скачки для простого народа, – вторил ему Джордж Гривз. – Не то, что этот ваш Королевский кубок.
– Ожидается более двухсот пятидесяти тысяч зрителей, – сказала Стеф. – Будет здорово.
Я развернул листок, пряча под ним дело.
Билл Хадден заглянул мне через плечо и присвистнул:
– Министрель, пять к одному.
– Если Лестер выиграет, это будет уже его восьмая победа, – сказал Гэз.
Я хотел свернуть листок, но не хотел снова видеть папку.
– А если не выиграет – ты этого не переживешь, да?
– Давай Джек. Ставь на Бодлера, – улыбнулся Билл.
Я сделал над собой усилие.
– А ты что думаешь, Джордж?
– Я предпочитаю покрупнее.
– Дай ему по морде, Стеф, – закричал Гэз. – Пусть не говорит о тебе в таком тоне.
– Джек, дай ему как следует, – засмеялась Стеф.
– Роял Плюм, – сказал Джордж.
– Кто жокей?
– Джо Мерсер, – ответил Гэз.
Джордж Гривз разговаривал сам с собой:
– Роял Плюм в год Юбилея – это судьба.
– Ну давай, Джек. Мне хотелось бы попасть на ипподром до старта.
– Подожди, Гэз. Подожди.
– Хочешь выиграть миллион? – смеялась Стеф.
– Нашего Джека только могила исправит, – сказал Гэз.
– Хот Гроув, – объявил я.
– Так тому и быть: Карсон и Хот Гроув, – сказал Гэз, выходя из редакции.
Час спустя Пиггот выиграл восьмые скачки подряд. Мы все проиграли и пошли в Пресс-клуб заливать свои беды.
– Проблема со скачками в том, что они похожи на секс: отличный разгон, но через две минуты тридцать шесть целых и сорок четыре сотых секунды все уже закончилось, – сказал Джордж.
– Говори за себя, – ответил Гэз.
– Если ты не француз, – подмигнула Стеф.
– Да, у тех даже разгона нет.
– А ты-то откуда знаешь, Джордж Гривз, – взвизгнула Стеф. – У тебя последний раз был десять лет тому назад и, готова спорить, ты даже не удосужился снять носки.
– Ты сама так просила, сказала, что это тебя возбуждает.
Я взял дело и собрался идти.
– Надо было ставить на тройку лидеров, Джек! – крикнул Гэз.
Серое вечернее небо, духота от надвигающегося дождя, листья, зеленые, прелые стучат в мое окно: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.
Луна – внизу. Протокол – на столе.
Убийства и нападения на женщин в Северной Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83