Разразилась война с Западом, закончившаяся для Японии поражением. Перед войной двери в Японии не запирали, но теперь отчаявшиеся люди крали все, что только можно было унести. В ее дом каждую ночь врывалась новая банда умирающих от голода воров, которая тут же сменялась следующей.
Шофер генерала, который стал служить ей в конце войны, предложил нанять одну из этих состоявших из бывших солдат банд, чтобы охранять дом и не пускать в него другие банды. Но у Мамы появилась другая мысль, как всегда, в духе Дао. Она процитировала Лао-цзы.
Когда в империи царит Дао, бешено несущихся жеребцов поворачивают, чтобы своим навозом они удобряли земли.
Но что это значит? спросил капрал.
Это значит, отвечала она, что люди, которые вчера были героями, а сегодня стали ворами, когда-нибудь вновь станут героями. Они и есть бешено несущиеся жеребцы, и, если мы проявим по отношению к ним мудрость Дао, их навоз удобрит будущее.
Навоз? удивился капрал.
У человека бывают выделения нескольких видов, отвечала Мама. В этом доме все еще остаются три или четыре служанки, и я уверена, что поблизости найдутся и другие женщины, которые соскучились по мужчинам за долгие годы войны. Так что не будем нанимать охранников, лучше пригласим этих жеребцов в дом. Сам увидишь.
Капрал боялся, что из этого не выйдет ничего хорошего, но замыслы и поступки Мамы соответствовали Дао, и она это знала. Вскоре начала возрождаться новая Япония, трудолюбивая и искусная, энергичная, процветающая.
Многие старые традиции ушли в прошлое, но ничто не изменилось заметнее, чем нравы и обычаи публичных домов, с которыми Мама познакомилась ребенком, в которых совершенствовалась девушкой и с которыми рассталась молодой женщиной, – изысканное и совершенное знание мужчин, неотъемлемая принадлежность японского борделя, каким бы жалким он ни казался с виду, – по-настоящему уникальные и утонченные ворота в мир, которому не было равных, кроме, пожалуй, путей мистиков, ищущих утешения не в этом мире, а в потустороннем.
Изысканные бордели предвоенных лет сменились блестящими барами лет послевоенных, но потом американские солдаты ушли, и японские мужчины успокоились и начали обдумывать уроки войны и оккупации. Потерпев поражение в попытке завоевать Азию, японские ветераны приняли мир и построили промышленность, чтобы обеспечивать американцев, а, те в свою очередь, одержав победу, теперь вели войны по всему континенту, опустошая огромные территории, восполнявшие потери за счет японских товаров и производств, чтобы восстанавливать разрушенное, – и так Япония достигла процветания, еще двадцать лет назад и не снившееся ни одному милитаристу или ультранационалисту.
Но неожиданный поворот истории, благодаря которому Япония, проиграв войну, обрела больше, чем утратила, не обошелся без потерь. Где-то в лихорадочной неразберихе, по мере победного шествия демократии, исчез традиционный японский бордель, унеся с собой оригинальное восточное искусство любви и одно из редчайших творений – японскую гейшу.
Никто больше не хотел платить деньги за постигшее множество пленительных искусств и уловок тело женщины, за аристократическую улыбку, за тонкие замечания и несравненную остроту ума в игре в палочки. Деловые люди новой Японии были по горло заняты своими нынешними товарами и товарами, которые они вот-вот приобретут, так что, когда приходило время расслабиться, они предпочитали лежать на спинах в массажном кабинете, глядя сквозь пар в потолок, подсчитывать прибыли, подыскивать новые рынки, предаваться одиноким, величавым мечтаниям, пока уверенные руки невидимой женщины не покажутся в клубах пара и не станут ласкать их, быстро доводя процесс до победного завершения.
А иногда они ходили смотреть порнофильмы, с упоением вспоминая во время сеанса последнее посещение массажного салона и предвкушая новое.
По мере необходимости Мама приспосабливалась к временам. Она помнила фильмы, которые нагой клоун показывал в Шанхае перед войной, и воплотила эту идею в замысле Гостиной. И ветераны, которых она развлекала после войны – еще до того, как они приняли демократию и добились успеха, – конечно, не забывали крошечную хрупкую женщину, которая обеспечивала их, когда они сидели без гроша.
Они помнили и возвращались, в благодарность оставляя крупные суммы денег в ночном клубе Мамы, самом известном злачном месте в Азии, – в клубе, который стал почти такой же легендой, как и его загадочная владелица, крохотная старушка, милосердие и сострадание которой были столь велики, что многие думали: «А вдруг она – новое воплощение бодхисатвы Каннон?»
Война, катастрофы, беспорядки. Несмотря на все это, Мама следовала путем Дао.
И теперь, совсем недавно, к старости, она нашла то убежище, к которому стремилась всегда, тихий храм, где можно медитировать на восходе, высоко над Императорским рвом и Императорским дворцом. Оттуда она иногда нисходила в мир, что лежал внизу, лишь изредка, чтобы обрести мелкое, преходящее богатство, награду или честь, а потом возвращалась в свой настоящий дом высоко над городом, в духовный храм, стоящий на спине мифического дракона, который вел ее через годы утрат и любви.
Глава 5
Кикути-Лотман
И вот мы видим, как на арену выходит хозяин цирка в сапогах и фраке, с хлыстом и рупором, – вот он, шаман и повелитель чудес.
Заходил Квин, потом ушел. Большой Гоби вышел с ним из квартиры лишь однажды – когда они впервые навестили отца Ламеро, – но был так смущен встречей, что Квин решил больше его с собой не брать. Квин что-то говорил об именах, которые сообщил ему отец Ламеро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96