– То есть?
– Да так, ничего, – похоже, я покраснел до ушей.
Неожиданно она прибавляет звук. Похолодев от ужаса, я вдруг понимаю, что это – «Beehives», и они играют «Прошу тебя, детка», ту самую песню, которую я крутил ей по телефону.
– Мне эта вещь нравится, – говорит она, вроде бы не видя связи. Потом лезет в сумочку, за сигаретами, думаю я – и тут ей на колени падает косячок. Она понимает, что я его видел, и у нее вырывается короткий сдавленный вздох.
– Все классно, – быстро говорю я, понимая, что она вообще-то должна меня считать полным ботаником. – Собственно, я и сам время от времени к травке прикладываюсь.
– Ты что, серьезно? – теперь она крепко сжимает косячок в кулаке, словно боится, что я сейчас его отберу и потащу ее прямиком к директору или в участок.
– Ну так, иногда, – сам себе удивляюсь, до чего я вдруг стал спокоен. Это спектакль, рожденный страхом. Зато я сейчас в деле. Может, это мой единственный шанс.
– Ты на такого не похож.
– Внешность обманчива.
– Разве? – чувствую, она проверяет меня. И начинает глумиться над «Beehives», размазывать их по стенке, а косяк по-прежнему держит в руке, словно не зная, что с ним делать. Я поворачиваю к школе. Впереди показываются красная черепичная кровля и цепочечная ограда.
– Господи, день сегодня отличный, – говорит она.
– Ага, классный.
– Скотт, хочу тебя спросить, можно?
Боже мой, она знает, как меня зовут!
– Конечно, давай.
– Ты сегодня точно в школу пойдешь?
Бью по тормозам посреди улицы, еле вписываюсь в разворот, подрезаю кого-то и наконец выруливаю обратно на дорогу, а рядом со мной наконец-то сидит девушка моей мечты.
Через несколько часов – мы приехали ко мне, сидим на диване в комнате отдыха, дымок марихуаны обволакивает плакатик Нормана Рокуэлла ко дню Благодарения, висящий над нами. Телек «Магнавокс» показывает повтор программы «Холостой отец», а со стеллажа, где стоит хай-фай техника, Джеймс Браунхрипло вопит «Lost Someone», это альбом «Live at the Apollo».
Мы целовались долго, кажется, дни подряд, и сейчас находимся в гипнотическом любовном ступоре.
Я распахиваю ее блузку. Она снимает лифчик, у нее крепкие груди с розовыми сосками. Расстегивает мою полосатую мадрасскую рубаху. Юбка уже задрана до талии. Я поднимаю ей ноги, приспускаю черные кружевные трусики и всем лицом зарываюсь в промежность, поросшую блестящими темными волосками. Она сладка, как гавайский пунш, идеальный вкус фрукта страсти. Я не могу это выдержать. Член – как Годзилла. Приподнимаюсь, и она направляет меня в себя. Она не девственница. И я тоже – теперь. Я в ней, глубоко в ней, и я целую нежные розовые губы, на которых не осталось и следа вишнево-красной помады.
На беззвучном экране телика «Холостого отца» сменяет документальный фильм о Чете Хантли.
Но мне нет до этого никакого дела.
Катится горячий пот, Джеймс Браун – гипнотическое пение. В жарком дурмане изумления мы бьемся друг в друге на диване, и когда чернокожие девушки там, в «Аполло», начинают вопить, Черил Рэмитон заходится в крике.
Рев моторов утренних машин ворвался ко мне, в открытые окна мотеля «Тропикана». Я выключил проигрыватель и осторожно сунул пластинку «Stingrays» в конверт. И снова поглядел на обложку, и вспомнил, как впервые увидел ее: на стенде в «Уэлла Мьюзик Сити», в сентябре шестьдесят четвертого. Спустя полгода после того, как я потерял Черил.
Тогда, двадцать лет назад, глядя на фотографию Шарлен на конверте, я подумал, что вновь нашел ее.
Эти две девушки были так похожи, что в это совпадение просто не верилось. Черил и Шарлен были как близняшки. Сперва я решил, что это – Черил. Мне пришлось прочесть все, что было написано на конверте и изучить откровенные студийные фотографии на обороте – на которых сходство было менее чем полным чтобы убедить себя, что это не Черил, а лишь еще одна выходка моего истерзанного горем сознания, непроизвольно выискивающего ее везде, как этим летом и было.
Она чудилась мне везде: в битком набитых людьми торговых центрах, в машинах, пролетающих по автостраде навстречу мне, в глубине непроходимой толпы визжащих девушек на концерте «Beatles» в Холливуд Боул.
Но попытки преследовать этот призрак каждый раз оборачивались мрачными шутками, как в фильме «Сумеречная зона».
Девушка с волосами Черил, с ее по-детски нежной кожей, оборачивалась – и я видел очки и торчащие вперед зубы. «Извините, я принял вас за другую».
Всегда должна была быть не она. Потому что даже тогда, даже притом, что никаких доказательств у меня не было, я был практически полностью уверен – Черил умерла.
Сейчас, двадцать лет спустя, доказательств по-прежнему нет. Но разве это все еще имеет значение? Пытаться сейчас выяснить, что же случилось с Черил, – такая же бесполезно-навязчивая идея, как вдумчиво изучать фотографии ран президента Кеннеди.
Я накрыл голову подушкой и провалился в сон.
2
Около полудня меня разбудил резкий стук в дверь. Последний раз ко мне так стучали полицейские, когда я лет в пятнадцать угнал машину. Или нет, не они – сотрудники ФБР в шестьдесят шестом, когда я скрывался от призыва. Или нет – так отец ломился в ванную, когда я запирался подрочить массажером для кожи головы.
Я выскочил из постели, сердце забухало в бифетаминовом угаре, я глянул сквозь жалюзи на двери. Нет, не копы, не ФБР и не папаша. Огромный черный тип, этакий Иди Амин, в легком темно-синем спортивном костюме, который не скрывал ни пушки, ни толстого хрена.
– Да, что вы хотели? – спросил я через закрытую дверь, накинув цепочку.
– Открывай. Я хочу с тобой поговорить.
– Это о чем же?
Его налитые кровью глаза отыскали щель в жалюзи, сквозь которую я на него глядел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112