– Об этом забудь. Не будешь же ты жить на раскладушке в убогой развалюхе – ты же звезда. Я знаю место.
– Он знает про «Тропикану».
– Зато не знает, что у меня мама живет в Палос-Вердесе.
Короткая заминка:
– А она не будет возражать?
– А она и не узнает. Она сейчас в Гватемале.
– Гватемале? А что она там делает?
– Даешь слово, что это не будет использовано против меня?
– Что?
– Считается, что мама там в археологической экспедиции. А на самом деле она – член марксистского партизанского подполья. Она выехала туда, чтобы учить детишек стрелять из АК-47…
Шарлен засмеялась:
– Притормози-ка. В Палос-Вердесе нет марксистов. Это прорейгановские места.
– Вот и видно, как много ты знаешь. В пятидесятых воспитываться «красной» – это был просто кошмар. Но у большинства детей матери были подпольщицами. Моя вот руководила ячейкой.
Она меня шлепнула:
– Фу, до чего ты мерзкий.
– Уй! По-моему, ты меня кольцом оцарапала, – я взял ее за руку, рассматривая набор сверкающих камней в серебряной оправе. – Боже, Шарлен, тебе совсем не стоило носить здесь такое. Небезопасно.
– Большинство думает, что это подделка.
– Только в женский туалет не выходи. Можешь вернуться оттуда без пальца.
Она попыталась снять кольцо, но не смогла.
– Ладно, сиди, а я схожу за попкорном.
В ответ на мое предложение она заулыбалась и оставила кольцо в покое. Подняла на меня глаза; губы ее блестели в свете фильма.
– Ну, как бы то ни было… – она взяла меня за руку, опустив глаза. – Мне, наверное, нужно сделать что-нибудь особенное… чтобы ты меня поцеловал или…
Я поцеловал ее. Сначала мягко, потом глубоко. Кажется, мы оба на какое-то время сошли с ума, мне чудилось, что с того момента, как мы начали целоваться, прошли годы. По-моему, для нее это было точно так же. Если я когда и верил хоть на йоту бредовым обвинениям Денниса, сейчас все это рассеялось. Целовать Шарлен было все равно что целоваться с девчонкой двадцать лет назад, в те времена, когда поцелуй мог значить очень многое. Она отдавала мне себя с той самой страстью, которую пытались изображать все женщины, которые у меня были. Я жаждал этого с той же силой, что и она.
Мне нравилось целовать и целовать ее. Она была такой сладкой, такой чудесной. Как он мог поднять на нее руку, что могло заставить его вообще подумать об этом? Как он мог не желать просто любить ее? Ее вишнево-красный рот. Эту заднюю комнатку в придорожной гостинице – ее горячий маленький рот. Ее великолепный, аристократический, божественный рот.
Я поцеловал ее в шею и скользнул рукой по груди, расстегивая перламутровые пуговки на шелковой кремовой блузке. На ней был черный бюстгальтер из тонкого кружева. Мой член скалой выпирал из голубых «левисов»; когда она сжала его, я умер.
Наконец она прошептала:
– Скотт, мне правда надо идти.
Мы рассмеялись: это звучало так традиционно. Мы оба распалились так, словно сходили с ума от сдерживаемой необходимости трахнуться, а ей вот надо было домой к одиннадцати.
– Он может проверить, у Луизы ли я, – объяснила она.
Я так хотел увезти ее в «Тропикану», и там въедаться в ее мандариновую дырку, пока у меня язык не отвалится, втиснуть пятнадцать долгих лет в одну бесконечную ночь, трахать ее, пока мы не истечем потом до смерти и не провалимся в преисподнюю.
Но нет, нет, не в «Тропикане», где он может разыскать нас. И не в ее пошлой комнате, не на ее бугорчатой кровати. С Шарлен все должно было быть новым и прекрасным.
– Ты уверена, что тебе ничем не грозит возвращение туда сегодня? – спросил я.
– Ага, все будет нормально. Он сейчас торчит в студии. А в конце недели едет в Швейцарию.
Мы закурили. Я обнимал ее, нежно поглаживая через бюстгальтер выпуклость ее груди, пока мы строили планы ее избавления.
8
Все должно было пройти так. В пятницу утром Деннис уезжал в Швейцарию вместе с Большим Уилли. Вечером Шарлен оставалась в доме одна. Ограда будет под электрическим током, сигнализация включена; она не сможет открыть даже главные ворота. Но была одна лазейка: ворота на лестницу, спускающуюся к берегу, запертые на засов с замком. У Шарлен был ключ. Никакая сигнализация не сработает.
Пройдя немного по берегу, она поднялась бы по другой лестнице, ведущей на утес, на небольшую общественную парковку, даже не асфальтированную. В девять часов я встречу ее там; Деннис и Большой Уилли как раз будут лететь над Альпами. В понедельник адвокат Шарлен даст ход делу; Деннис в это время будет уже накачан успокоительными. К тому времени, как он придет в себя, узнает, что случилось, и вернется в Лос-Анджелес, Шарлен уже и след простынет.
Пока неделя шла, у меня все усиливалось предчувствие надвигающейся беды.
В среду мы с Нилом обедали вместе в каком-то шумном месте в Сенчури-Сити, и я допустил ошибку, рассказав ему о том, что происходит. Он сидел, уставившись на меня так, будто я совершенно свихнулся.
– Но у нее есть место, где она могла бы укрыться на время? – наконец уточнил он.
– Ага, тут все решено, – ответил я, сам не понимая, почему не хочу говорить ему, где именно.
– Тебе лучше бы поехать с ней, – сказал он.
На следующий день я обедал с Хэнком в ресторанчике на Мелроуз. Он интересовался, говорил ли я уже с Деннисом насчет съемок для кабельного телевидения. Когда я ответил «нет еще», он здорово расстроился.
Деннис определенно что-то затеял у себя в студии, сообщил Хэнк; он звонил нескольким видным музыкантам города. Его возвращение казалось неотвратимым. Если мы не будем действовать быстро, мы можем его упустить.
И он снова заговорил о том рок-журналисте, который почти составил план своей серьезной, большой книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112