– Я не была ни с кем другим.
Я закуриваю «тэрейтон» и стараюсь говорить осторожно, рассудительно.
– Я просто не вижу, каким образом это мог быть я. Мы всегда были очень осторожны, – это я имею в виду, что всегда надеваю презерватив.
– Что ж, иногда бывают неожиданности.
Мне это соображение кажется сомнительным.
– Ну раз такое дело, может, нам стоит подать в суд на компанию «Троян»?
Вот теперь она вскакивает, застегивая розовую блузку:
– Нет, ну это просто смешно, прямо оборжаться! Я беременна, а ты тут комедию ломаешь!
Я тяжело вздыхаю:
– Черил, послушай. Ну не в первый же раз такое случается, что-нибудь вроде этого то и дело с кем-нибудь…
– С кем-нибудь?! Сейчас это случилось не с кем-нибудь, а со мной! Это ты, что ли, беременный? Нет! Беременна я!
Она заправляет блузку, а я испускаю еще один тяжкий вздох:
– Ладно, ну и что ты собираешься делать?
– Что собираюсь делать я?
Я снова и снова возвращаюсь к мыслям о Билле Холтнере – нет, не то, чтобы я подозреваю, будто она водит меня за нос. Нельзя же назвать ее встречу с Биллом Холтнером романом. Это называется «перепихнуться по-быстрому». И раз уж она с ним этим занималась, значит, могли быть и другие. Я имею в виду – может, она и не была легендарной блядью всех времен и народов, но одной из «сестер Леннона» она уж точно не была.
Я поднимаюсь, подхожу к окну и смотрю на сухой задний дворик, на ярко-голубые садовые качели, на которых мы совсем недавно трахались в тот самый вечер, когда соседи устроили у себя барбекю прямо по другую сторону ограды. Как же мы старались не хихикать, когда качели издавали скрип!
Я и в тот раз надевал резинку; она сама принесла мне ее, после того, как приняла душ в ванной. Она знала, где я их держу – спрятанными за радиоприемником. Она отлично знает, что я всегда очень осторожен.
Но все же в тот раз я почувствовал что-то странное, когда кончил. Это был просто взрыв – мощный, обильный, беспрепятственный. Такой потрясающий, что мне и не пришло в голову удивиться, почему бы это. Или осмотреть после дела резинку: не порвана ли она.
– Что ты хочешь, чтобы мы сделали? – спрашиваю я.
Она сидит на кровати, выглядит беспомощной, обиженной.
– Мы можем сделать только одно, – отвечает она голосом Бемби. – Пожениться.
– Пожениться?! – с тем же успехом она могла бы сказать «заболеть лейкемией».
– Ну да, – теперь она говорит весело и простодушно. – Церковь, колокольчики, свадебный торт, медовый месяц. Случаются вещи и похуже.
– Да? – я выдавливаю сухой смешок. – Например? Ядерная война?
Она начинает плакать – горестные слезы маленькой девочки, тяжелые грудные рыдания Элизабет Тейлор. Я подхожу к ней и обнимаю ее, хотя на самом деле и мне не хватает воздуха. Я уже слышу плач младенца в плохо освещенной спальне вонючего «жилого объекта» в Сан-Педро, куда приходится перебираться парням, которых угораздило обрюхатить девчонку и жениться на ней. Я вижу себя, вижу располневшую Черил в бигуди, грязные пеленки в ванне, неоплаченные счета на кухонном столе, фабричный обед в коробке, на которой написано мое имя.
– Черил, мы не можем сейчас пожениться.
– А почему нет? Будет не так уж плохо. Мы можем поселиться в Миралесте-Хейтс… – Ф-фу-у! Точно такой же «жилой объект» . – В таких местах все недорого.
– Да не могу я, – стою я на своем, с ненавистью к себе понимая, что рассуждаю как эгоист, но у меня совсем сорвало крышу. – Я ведь еще даже не знаю, чем хочу в жизни заняться. Я вообще не понимаю, как содержать семью. Черт, да мне ведь всего шестнадцать, блин! Я в жизни еще ни одного хренова чека не выписал!
Она отодвигается, сверлит меня враждебным, злым взглядом, но это выглядит как пародия на настоящую злобу, и я едва не начинаю смеяться, но тут она нажимает на меня:
– Слушай, ты, знаешь, что я тебе скажу? Лучше начинай учиться всему этому.
Я смеюсь, надеясь этим рассеять ее гнев, но она от этого бесится еще сильнее:
– Если ты думаешь, что сумеешь выкрутиться из этого, подожди, пока тебе другая мысль не придет.
Меня начинает подташнивать, дыхание перехватывает:
– Черил, ну успокойся же…
Но она уже сорвалась с цепи:
– Нет уж, слушай меня, мистер поганый республиканский ПВ-блондинчик, ишь, пляжный мальчик! Если ты считаешь, что можешь словить весь кайф, и тебе за это ничего не будет, так тебя ждет очень большой сюрприз!
– Что ты хочешь этим сказать?
Она смотрит на себя в зеркало, взбивает свою гриву. У меня мелькает мысль – а не тянется ли она к припрятанной опасной бритве?
– Что ты меня больше не трахаешь.
Вот теперь и я сатанею:
– Ну да, ага, и если так, то я буду такой один-единственный.
Она затягивает белый пластиковый ремешок с такой силой, будто не прочь была бы удавить меня им. Полное ненависти молчание; она хватает сумочку, из нее все сыплется, она сгребает свое барахло.
Я смотрю на все это, сидя на кровати, мне на язык просятся разные реплики, гнусные и одновременно примирительные, но я молчу. Воздух словно наэлектризован. Открой я рот – и она взорвется.
Наконец, запихав все в сумочку, она направляется на выход, но у самой двери делает драматический разворот в духе Ланы Тернер и стреляет в упор:
– Попомни мои слова. Ты будешь жалеть об этом дне всю оставшуюся жизнь, – ледяной тон, дрожащий голос, и она гордо покидает комнату.
Я слышу, как хлопает входная дверь. Бегу в гостиную и сквозь жалюзи смотрю, как она, разозленная, идет по проезду к улице. Блин, как она собирается добираться домой? Здесь автобусы не ходят. Я бегу к себе, напяливаю «левисы» и сандалии «хуарачи».
Минут пять занимает поиск ключей от машины, затем я бросаюсь к «шевроле»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112