Это был отстой исключительной степени; кричаще-эффектное чувство, преобразованное в истинную веру сердца. Вздымаясь, подобно непростительно сногсшибательному валу полыхающего синего пламени, пожирая воды морские в полосе прибоя, предназначенные затопить тех, внизу, кто смотрел на него в благоговейном ужасе, не в силах двинуться с места – все линии сходились в ослепительно-блаженном финальном катарсисе. Где-то в этих нескольких секундах таилась дверь на небеса, аварийный люк в места вечной любви и милосердия, трещина в земной реальности и страданиях ее, что выходила за пределы мира, словно вечный приход у наркомана или непрерывный оргазм. Мириады ангелов-скопцов тянули мелодию без слов, а Луиза завывала на грани невыносимого экстаза, выстроенного из безумия и мучительного восторга – и наконец, на исходе бесконечного душераздирающего вопля, когда гребень обжигающей волны захлестнул огнем ее промежность, разразилась криком уничтожающего избавления.
Именно в этот миг, в высочайшей точке разрушения – все умерло, оборвалось, иссякло, а комната погрузилась в темноту, отключилось электричество.
У меня в ушах все еще звенело; я в полумраке смотрел на Денниса, все еще обнимающего Черил. Какое-то время был слышен лишь шум дождя да глухие удары волн в скалу. Затем позади него разлетелось затянутое фольгой окно. В помещение ворвался дождь, холодный полумрак комнаты стал влажным. Комната превратилась в открытую галерею, возвышающуюся над бездной. Готовое вот-вот рухнуть орлиное гнездо.
Пол посреди комнаты разломился, обломки половиц вспороли ковер. С потолка рухнули куски штукатурки, а оторвавшаяся секция пола поползла к окну, сбрасывая все, что на ней было, в бушующий прибой. Фортепиано с визгом скатилось по промокшему ковру и рухнуло наружу. В море полетели динамики и усилители. Он и Черил тоже валились вниз, я попытался схватить его, промахнулся, но вцепился в рукав винилового плаща Черил. Они сползали по перекосившемуся ковру, но я сумел остановить их, вцепившись в плащ и уперевшись ногами в край переломанных половиц. Плащ задрался ей на голову, а Деннис держался за ее руку выше локтя – только поэтому плащ до сих пор с нее не сполз.
Мокрый винил поскрипывал под его пальцами, его взгляд встретился с моим – и в нем была ужасающая твердость.
Полиуретан хрустнул.
– Она моя, – заявил он, и тут плечевые швы плаща разорвались, и сама ее рука вырвалась из плеча, и он сорвался вниз, по усыпанному хламом склону, в бушевавшие внизу волны, по-прежнему держа ее руку.
Из ее разорванного сустава что-то капало, в комнате пахло формальдегидом. Ветер сорвал плащ с ее головы, и я в последний раз посмотрел на ее ангельское лицо.
– Она твоя, – сказал я и выпустил ее.
Она покатилась вниз, навстречу удару очередной волны, и исчезла в пене.
Я выбежал в красный бархатный коридор, а позади меня в музыкальной комнате обрушился потолок.
Я проскочил через луксоровские двери между падающими балками и цементными блоками и увидел, что ворота открыты. Путь был свободен. Я метнулся за угол к «стингрэю». И умер на месте.
Въездную дорожку оторвало от скалы; «стингрэя» не было. Я кинулся к краю асфальта, и в этот момент весь дом обрушился в жутком грохоте ломающегося дерева и бетона. Чтобы устоять на ногах, пришлось шагнуть назад. Внизу я не увидел никаких следов машины, там не было ничего, кроме обломков скал и размолотой домашней утвари. Останки его доски для серфа мелькнули в воздухе и в щепки разбились о камни.
Она исчезла.
Я добрался до шевроле «бель-эйр» и некоторое время сидел в нем – не знаю, много ли времени прошло на самом деле. Когда, в конце концов, я отъехал, на утесе не осталось ничего, кроме измочаленной королевской пальмы и открытых въездных ворот.
19
Я ехал и ехал, чтобы не свихнуться окончательно, хотя, возможно, это уже произошло. Я понимал только одно – что не хочу думать, не хочу погружаться в свои чувства, ни сейчас, ни потом, а может, и никогда.
Я сосредоточился на дороге, мозги отключились, до сих пор не понимаю, как мне это удалось. Все шло так, будто я был запрограммирован на следование неким курсом, хотя это не имело больше для меня никакого смысла; как не имело значения и то, удастся мне добраться до цели или нет. Может, именно поэтому я и уехал.
Я ехал под ливнем в сторону Окснарда не знаю сколько часов, потом свернул на четыреста пятую трассу, продрался мимо аварий, через заторы; рядом играл восьмидорожечник, но я почти не слышал его. На границе был дурдом. Меня пропустили без проблем. Я гнал до городка Мексикали, а там остановился у обшарпанного оштукатуренного мотеля и снял комнату.
Я выжал одежду в ванну и развесил ее сушиться. Потом включил весь свет, словно это могло уберечь меня от моего внутреннего фильма, и сел на кровать. Свет не помог. Мозги тужились, переполняясь планами мщения и одержимо пытались найти порядок и здравый смысл там, где его было не так уж и много.
В этом фильме будут Деннис и Черил, они будут заниматься сексом на двухъярусной кровати в Хермозе, двадцать лет назад, может, всего за несколько дней до того, как она погибла. Кассетный магнитофон на тумбочке. «Деннис, прекрати! Ты делаешь мне больно.» – «Кто, я?» Она испустит короткий фальшивый крик и подавит зевок.
Будет авария, удар головы Черил о стойку двери машины, плеснувшая кровь. Чуть позже она будет уже мертва, но у Денниса будут лишь поверхностные порезы, и он выберется из машины. В оцепенении он побредет сквозь дождь и позовет Большого Уилли. Вдвоем они вытащат из «стингрэя» труп Черил. Потом будет визит в обшарпанный морг в Уоттсе, там деньги перейдут из рук в руки, и тело Черил забальзамируют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112