Звук был поставлен на полную мощность. На Кипа обрушилось: "Хорошая
девчонка..."
Нэнси медленно прошуршала к своему трону и взобралась на него,
грациозно, как обезьяна, несмотря на высокие каблуки. Она села там как
истукан; вся ее кожа была усыпана белой пудрой за исключением двух
лихорадочно горящих пятен на скулах, на голове у нее была съехавшая на бок
корона из серебряной бумаги, а в руках она держала потрепанный скипетр.
Кип чихнул, пошарил в пустом кармане в поисках платка и вытер нос
рукавом. Ленточки перекрещивались на двери, ведущей в холл, и она
выглядела как длинная дорога в никуда. Он то ли сел, то ли упал,
прислонился спиной к стене, и, прежде чем открыть бутылку, почесал самые
скверные старые и все новые зудящие места.
Когда бутылка опустела - скорее, чем ему бы хотелось, - дверь
отворилась. Он постарался сфокусироваться на ней и проследить. Это вошла
Анжелика, утопавшая в норковом жакете, на котором все еще висела
магазинная бирка. Кроме жакета на ней были широкие брюки с вышивкой и
виднелся черный пупок фотоаппарата. С позиции Кипа казалось, что туловище
Анжелики наклонено к полу под неестественным углом.
У Анжелики было около миллиона снимков местных официальных лиц в
сомнительных позах. Некоторые из них были политически компрометирующими,
другие просто смешными, а третьи непристойными; ее комната была забита
ими. Она старалась оставлять их на столе у своего шефа, в справочных
отделах газет, на сидениях автобусов; никто никогда не обращал внимания на
снимки, их рвали и выбрасывали в урну, но она продолжала делать то же
самое. Остальное время она тратила на хождение по магазинам; все
пространство ее комнаты, не занятое снимками, было забито норками и
горностаями, последними парижскими моделями, драгоценными камнями,
ожерельями, брошами и деньгами, образующими целый хрустящий бумажный пояс.
Она много говорила о том, что переберется отсюда, но оставалась по той же
причине, что и все они: ей нужно было с кем-нибудь говорить, а иначе можно
было сойти с ума.
- Что это еще такое? - спросила она, отводя в сторону скрученные
ленточки и посмотрев долгим взглядом сначала на Кипа, а затем на Нэнси. -
Пропойца и сумасшедшая, - сказала она утомленно, но ее горло напряглось,
так как ей пришлось перекрикивать леденящие душу вопли, рвавшиеся из
проигрывателя.
- ...как прекрасная мелодия, - вскричал голос с пластинки.
Раздался заключительный аккорд оркестра, музыка прекратилась и только
слышен был скрип самого проигрывателя. Нэнси спустилась со своего трона.
- Выключи его, - сказала Анжелика.
Нэнси продолжала идти, двигаясь как восковая фигура. Она опустила
иглу в желобок крутящегося диска и, развернувшись, пошла к трону, но еще
не раздалось ни звука, как Анжелика была возле проигрывателя и сняла иглу
с пластинки. Нэнси опять повернулась и пошла к проигрывателю.
- Послушай, - сказала Анжелика, - у меня был трудный день...
Нэнси опустила иглу.
Анжелика резко отбросила иглу, сняла пластинку и, ударив ею о крышку
проигрывателя, разбила ее на дюжину кусков.
- ...и я устала, - продолжила она. - Устала! Теперь ты понимаешь?
Нэнси ничего не ответила. Она взялась двумя руками за фотоаппарат и
отскочила назад. Ремень фотоаппарата потащил и Анжелику, пока не соскочил
у нее с головы. Нэнси бросила фотоаппарат и нанесла Анжелике удар до того,
как та ударила ее снизу. Они упали и покатились, вцепившись друг другу в
волосы, визжа, как несмазанные петли на дверях.
Кип нащупал позади себя дверной косяк и, пошатываясь, приподнялся. Он
вычислил направление, добрался до середины комнаты и нагнулся, чтобы
схватить Анжелику.
Она была скользкой, как рыба, в своем пальто, но он собрал в охапку
весь этот мех и поднял ее, хотя она лягалась. Затем кто-то подставил ему
ножку, и он тяжело упал на твердый фотоаппарат и мягкое теплое тело. Удар
погасил свет в его глазах. Когда он снова попытался сесть, чей-то локоть
ударил его по подбородку, а когда он вновь начал падать, то чьи-то ногти
расцарапали его нос. Он ударился головой об пол, как о покрытый ковром
обломок кирпича.
Когда он опять стал понимать, где верх, а где низ, то выполз из
свалки и пополз от этого места. Но дверь, которую он открыл, оказалась не
той, и он вывалился в холл. Там его и вырвало.

Кто-то пнул мусорный ящик, и эхо прокатилось по темной улице.
Кип сидел на холодных каменных ступенях, сжимая голову руками. Ночной
воздух струился сквозь его пальцы. Он прислушивался к пустоте внутри себя.
Он был одиноким пьяницей, его тошнило, и голова у него была вся в ушибах,
но голоса исчезли! Он снова был пустым домом, отвратительным и пустым,
пустым и холодным.
Это все-таки оказалось для них слишком много. Они хотели драки, но не
желали шишек. Хотели пить - но не до рвоты.
А, может быть, они уже были готовы уйти. Никто из них больше не
задерживается надолго. Их перебывало в нем... Сколько же их было со
вторника? Он потерял счет.
Однако, пустым он тоже оставался ненадолго.
Итак, Кип сидел здесь - это была та короткая передышка, когда он
находился в здравом уме, - лицом к лицу с фактами, о которых он не хотел
помнить и о которых ничего не хотел знать.
Анжелика.
Он уже знал, что случилось с ним. Знал уже на протяжении долгого
времени. Каждое новое вторжение было хуже, чем предыдущее; он получал
наросты, и морщины, и икоту, и изжогу, и перхоть, и пятна парши, и
растущие внутрь ногти на пальцах ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28