Кип
задержался на минутку, засмотревшись на оборванного человека, спящего
возле дверей. Интересно, кто-нибудь внутри него тоже подсматривает его
сны?
За ним по тротуару застучали каблучки. Он обернулся. Это была Нэнси.
Она задержалась, чтобы надеть туфли и пальто, и она что-то держала под
мышкой.
Нэнси остановилась в нескольких футах от него и стало ясно, что она
несла. Это был плащ Кипа, свернутый в узел.
- Я подумала, что тебе понадобится вот это, - сказала она
нерешительно.
- Спасибо.
Она стояла, ожидая, и он понял, что она не собирается поднимать
скандал или идти за ним, если он попросит ее не делать этого.
- Ты действительно хочешь мне помочь? - спросил он.
Она серьезно кивнула.
- Я пытаюсь это делать.
- Хорошо. Пошли.
Она шла рядом с ним быстрыми, мелкими шагами.
- Куда мы идем?
- Мы ищем ящик, - объяснил он и продолжал идти, размахивая руками,
сжатыми в кулаки, а кровь ритмично пульсировала у него в висках, и в этом
ритме ему чудилось: "Анжелика... желика... желика..."
Им долго пришлось бродить боковыми аллеями, пока Кип нашел то, что
хотел; тяжелый упаковочный ящик в неполных пять футов высотой и около 20
дюймов шириной. Он забрался в него, чтобы убедиться, что он в принципе это
может сделать, и Нэнси наблюдала за ним округлившимися глазами, но не
задала ни единого вопроса.
Когда он поставил ящик на середину ковра в гостиной и выпрямился, он
только теперь обратил внимание на то, что его рюкзак открыт и все вещи,
которые находились в нем, разбросаны в беспорядке по полу, кроме одной.
Поднос для воскурений, который он вчера приобрел в аптеке, лежал на конце
стола под лампой. Это был дешевый кусок штампованного, покрытого черной
эмалью олова, скорее всего сделанный в Бруклине, а на его ободке была
прикреплена покрытая золотистой краской статуэтка коровы.
Позолоченная корова.
Или золотой теленок.
Он повернулся и посмотрел на Нэнси.
- Ты же не...
- Я молилась всем, кому могла, - сказала она.
В этих застывших глазах была боль, такая глубокая и такая большая,
что ему стало больно смотреть в них, но он не мог отвести взгляд.
Он положил руки ей на плечи.
- Нэнси...
- Но никто не ответил мне. Или я не расслышала?
Он отпустил ее.
- Нет, - сказал он, - я полагаю, они не ответили.
В комнату вошла Анжелика, свежая и порозовевшая, застегивая пояс
платья. Ее выражение слабого удивления превратилось во что-то более
острое, когда она увидела ящик.
- Кип, а это для чего?
- Обычная вещь, - пояснил он. - Я больше не могу ждать, Анжел, -
вчера вечером я думал, что смогу, но теперь все гораздо хуже. Я даже не
могу тебе описать, насколько все плохо. Это должно произойти сейчас.
Прости.
- Ты... - начала она и прикусила нижнюю губу. - Хорошо, если
положение дел таково, то конечно, Кип. - Она опять посмотрела на ящик. - А
что ты собираешься делать с этим?
- Просто забраться в него и находиться там, - произнес он напряженно,
- пока эта банда духов не уберется. Или пока я не умру.
- Но ты же не знаешь, сработает ли это...
- Сработает. - Он изогнулся и втиснулся зигзагообразно в упаковочный
ящик. Ящик был достаточно велик, и Кип помещался в нем, если нагибал
голову и сгибал колени; он не мог присесть в нем и не мог стоять. - Это
как раз то, о чем я забыл, наверное, просто не хотел помнить. Некоторые
вещи никто не любит, за исключением мазохистов, а я не отношусь к ним.
Старая формула. Бичевание. Дыба, тиски для больших пальцев, пытка водой. -
Он постарался улыбнуться. - Это то же самое, только более современный
подход. Дешевле, а по эффективности то же самое.
Он добавил:
- Эта операция продлится определенное время, так что если тебе нужно
уйти...
Она заколебалась, глядя на него здраво и озадаченно.
- Кип, я себя чувствую гадко от того, что я должна уйти... Но я
вернусь, - сказала она, поворачиваясь, - и постараюсь это сделать как
можно скорее.
Она оделась и вышла в течении пяти минут, а затем в комнате
установилась полная тишина. Нэнси села на кушетку, поставив ноги вместе, а
руки положив на колени, и наблюдала за ним, ничего не говоря. Кип
скрючился в ящике.
После первой же минуты нахождения в ящике его колени и задняя часть
шеи начали ныть. Его голова была зажата в угол между верхней и боковой
частью ящика; он мог ее немного опустить, но не мог поднять; его колени
были опущены настолько, насколько это можно было сделать в таком узком
пространстве.
Позже боль перекочевала в плечи и грудь. Складывалось такое
впечатление, будто ему на грудь положили тяжелую металлическую плиту; он
мог ощущать ее вес при каждом вздохе.
Следующими были лодыжки. Он мог немного перемещать ноги, но каждое
изменение позиции давало облегчение только на несколько секунд; затем
резкая боль сводила каждую лодыжку еще сильнее, чем до этого.
Затем начались судороги: в икрах, в бедрах, в груди, в паху.
Он дышал с затруднением, короткими, резкими вздохами. В его сжатой
груди сердце неритмично трепетало, как пойманная птица, а кровь стучала в
висках так, как будто вот-вот вырвется наружу. Тяжесть в голове и плечах
была прямо Атлантова, как будто он держал на себе весь мир.
Внутри него какой-то голос все время нашептывал: "Достаточно, ты
попробовал, ты сделал все, что мог. Оставь это, ты не можешь ничего
поделать с этим, хватит. Никто не может делать с собой такое." Его тело
выгибалось, рвалось наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28