Спрячусь-ка лучше за алтарь, поближе к тележке. Подожду, что будет».
Ждать пришлось недолго. Человек, появившийся в часовне с парадного входа, протопал к алтарю, переставил подсвечники (Женя, боясь выглянуть из-за алтаря, догадывался о действиях вошедшего только по звукам), неловко плюхнулся на коврик, выругался вполголоса:
– Плохо топят, пентюхи, задам-ка жару графу… – И зачастил молитву: – Отче наш, иже еси на небеси…
Человек бормотал скороговоркой старославянские слова, смысла которых Женя не разбирал.
Короткое молчание. Вздох. Человек заговорил неторопливо, на почти современном русском языке:
– Господь всемилостивейший! Голова моя устала склоняться под тяжестью царского венца. Чую сердцем: час мой близок, но раздумья мрачные терзают душу. Кто взойдет после меня на престол? Кто станет самодержцем великой империи?
«Везет мне на императоров, – подумал Женя. – От французского – к русскому. Из огня – в полымя. Но интересно, кто же этот?»
Человек у алтаря продолжал исповедоваться:
– Господь всемилостивейший и всемогущий! Не дал ты мне наследника. Что ж, такова твоя воля. Что прикажешь делать рабу грешному? У меня три брата. Все, между нами говоря, балбесы. Ты их и сам прекрасно знаешь, не будем называть имена…
«Он-то знает, – поморщился мальчик, – а я и не догадываюсь. Минуточку. Попробуем сообразить. Раз император – значит, восемнадцатый или девятнадцатый век. По школьной программе мы до них еще не дошли, а я с этим временем не успел ознакомиться. Кто же из русских императоров завещал престол брату? Прямо хоть в энциклопедию лезь, не помню».
– Старший цесаревич, – жаловался император, – наследник законный, – горе всей нашей фамилии. На его совести ужасное преступление – кровь молодой француженки, которую он обесчестил и убил. Он анахорет, затворник и, по-моему, вольнодумец. Мамаша его ненавидит. Неужто ему? Другой братец туп, ограничен, прирожденный фельдфебель. Правда, более ничего плохого сказать о нем не могу. Дивизией командует отменно, аккуратен, любит порядок, служака, держится скромно… Ему бы губернией править, а не империей: размаха нет, воображения. Третий, самый младший, – забулдыга, ветрогон, ради красного словца не пожалеет и отца. Малый он добрый, чувствительный, но за карточным столом способен проиграть всю Россию. Типичный гусар. Уж чего-чего, а государственности в нем ни капли нет. О господи, грехи мои тяжкие, кому же завещать престол? Тяжела ты, шапка Мономаха!
«Ну и семейка! – подумал Женя. – Один другого стоит. Как жалко, что мы еще не проходили восемнадцатый и девятнадцатый века! Кажется, у меня есть возможность хоть чем-то помочь России, подсказать царю из трех зол выбрать меньшее… Старший – вольнодумец. Это хорошо. Но убийца, насильник? Никогда! Средний – тупой, ограниченный… Младший – ветрогон, страну проиграет в карты!.. М-да, не богат выбор…»
– Господь всемилостивейший, – взмолился император за алтарем, – услышь мои сомненья! Подскажи!
«У младшего ни капли государственности, – пронеслось в голове у Жени. – А средний хоть прилежен, аккуратен. Пожалуй, решу-ка я за бога!»
И чужим, басовитым голосом Женя произнес:
– Среднего!
За алтарем воцарилось молчание. Потом раздался истеричный шепот:
– О господи! Мне не почудилось? Ты услышал мои мольбы? Ты снизошел ко мне? Повтори, повтори!
– Среднего! – чуть громче произнес Женя. – Благодарю тебя, всевышний! – завопил император. – Ты снял с меня тяжкий груз сомнений! Ты простер свою всемогущую длань и озарил мой разум! Ты назвал достойнейшего. Да исполнится воля твоя! Сегодня же составлю завещание.
«Вот уж не думал, что придется выступить в роли бога, – усмехнулся Женя. – Но пора сматываться, не ровен час, захочет этот припадочный заглянуть за алтарь… Все же любопытно: чье имя я ему подсказал? Кажется, заварилась каша… Вернусь домой, узнаю по учебникам, кого же это я собственноручно возвел на престол».
И, довольный содеянным, Женя юркнул в дверь.
* * *
Он полагал, что тележка пойдет наверх. Увы, не успел Женя пристегнуть ремни, как тележка ухнула вниз, в ушах засвистело, раздался скрежет, толчок, что-то мягкое стегнуло его по лицу («Ремни лопнули», – успел подумать мальчик), его выбросило из сиденья, мелькнул кусок голубого неба… И Женя плюхнулся в воду.
Мальчик вскочил на ноги, отфыркиваясь и отплевываясь. Он стоял по пояс в воде, в двух метрах от берега. Слева желтела песчаная от мель, справа шелестели камыши. В одном месте камыши качались особенно сильно, и Женя догадался, что именно оттуда его «катапультировало». Тележка осталась в камышах. Тем лучше.
Женя выбрался на отмель, стащил с себя мокрую, липнувшую к телу одежду: курточку, рубашку, майку, брюки, полуботинки, носки… и растянулся на нагретом солнцем песке.
Через какое-то время послышалось шуршание в камышах, там, где оставалась тележка. Женя поднял голову. Пустынный берег. Ни кого…
Женя подумал, что в связи с неисправностью тележки время, проведенное им в Истории, наверно, соответствует нормальному времени. На даче уже вечер, а может, и ночь, взрослые волнуются, и давно пора домой, и очень хочется, есть, но вот как отсюда вы браться?
Женя натянул на себя высохшую одежду и направился в заросли камышей.
Около тележки сидел кот, который при виде Жени выгнул спину дугой и зашипел.
Конечно, это был типичный дикий камышовый кот, но очень похожий на кота Ваську и кота Георгия одновременно.
– Не бойся, глупенький, – ласково сказал Женя.
Кот удовлетворенно мяукнул, полизал оборванные концы ремешков, и – о чудо! – ремни срослись.
Кот исчез в зарослях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43