– Ты сошел с ума, Франсуа? – спросила она, опуская мех. (Ох, как же чертовски приятно слышать свое имя!).
– Мы знакомы ровно год, – мягко заметил он. – Своего рода праздник.
Олэн встал и через открытую балконную дверь вышел полюбоваться Булонским лесом. Кроны деревьев были уже тронуты красками осени, но следы обжигающего летнего зноя листва еще сохранила.
Бенедит подошла к Олэну. Она снова надела манто. Франсуа поглядел на нее и обнял за плечи. Бенедит, поднявшись на цыпочки, потянулась к нему губами.
– Я не оставлю его – не хочу, чтобы из-за меня ты влезал в долги…
– Но я как раз хотел тебе объяснить… – Олэн приподнял ее, как перышко, и усадил на каменный парапет. – Я подписал контракт на участие в гонках в Панаме! Чертовски крупная игра с целой кучей всяких призов и премий! – Он погладил мех. – Это принесет мне удачу!
– И когда ты едешь?
У нее был странный тембр голоса – с четкими и в то же время трепетными модуляциями. Олэна это завораживало.
– Через пять дней и ненадолго. Вместе с дорогой все займет не больше недели…
На случай, если Бенедит попросит взять ее с собой, он уже приготовил ответ: «Если ты будешь так близко, я не смогу как следует вести машину… Начну слишком много думать, как тебе все это… Понимаешь?»
Но она никогда не просила. И красивая фраза оставалась при Олэне. В конце концов ее сожрет моль.
– Пять дней… это очень скоро, – сказала Бенедит.
Она стала укладывать непослушные волосы Олэна, и он прижался животом к ее коленям.
В глубине квартиры хлопнула дверь. Это ушла прислуга. Бенедит не выносила ничьего присутствия во второй половине дня, особенно по вечерам.
Не считая этого человека, которого она полюбила, так ни разу и не сказав ему об этом. Олэн вел себя так благородно, что молодая женщина считала его совершенно бескорыстным и верила: познакомься они «до того», Франсуа бы ее не бросил.
А Олэн, чувствуя, как она насторожена, замкнута, безотчетно противится мужской силе, воображал, будто он снова мчится по кругу, обходя противника на вираже, изматывая на прямых участках трассы. Он забывал, что километраж этой гонки не рассчитан заранее и ни один мотор не выдержит до конца…
– Давай вернемся в дом, – предложила Бенедит.
Она покопалась в пластинках, и вскоре Олэн слушал резковатую музыку Латинской Америки.
Бенедит, забавляясь, разложила манто на высокой спинке кресла.
– Чтобы ты тоже получил удовольствие, – с улыбкой сказала она.
Она сложила кисточки, закрыла краску, обернула тканью несколько последних горшочков.
– Мне хочется сменить обстановку, – призналась она.
Тут они всегда сходились во мнениях. Порой срывались с места и без отдыха катили до самого берега моря. И оба подшучивали над внезапностью таких путешествий. Но утром Франциску Первому понадобится шофер…
– Завтра мне надо подписать кое-какие бумаги перед гонкой, – предупредил Олэн.
– Тогда давай просто покатаемся за городом.
Он позволил Бенедит сесть за руль. Она вела машину быстро и уверенно. Сказывались внутренняя сила и стальной характер… Само собой, это не удивляло Олэна. Только одно ошарашило его с первых минут их знакомства – имя Бенедит. И еще то, что она работала, не испытывая в том никакой нужды. Олэну, по сути дела, прежде не случалось сталкиваться с образчиками этой породы – «трудяг ради собственного удовольствия». Бенедит была дочерью адмирала, продолжателя бесконечно длинной цепочки мореходов, включая традиционного предка-корсара. И отец оставил ей хорошую ренту.
Они прокатились до Фонтенбло, и в тот вечер Олэн остался у Бенедит. Это не было правилом. Оба на дух не выносили обязаловки. Никаких звонков в субботу вечером и совместных планов на воскресенье.
Ее груди трепетали, как голубки. Губы на разные лады до бесконечности шептали «Франсуа», и Олэн лишь огромным усилием воли подавлял страстное желание попросить, чтобы она называла его Франциском Первым.
Он понимал, что это граничит с безумием. В промежутках он рассказывал Бенедит всякие байки о машинах и гонщиках. Она считала его профессию прекрасной. У нее было прохладное лоно и горячий рот.
* * *
Утром он вернулся к Франциску Первому и Шварцам пустой, как панцирь омара, выскобленный хорошим поваром. Олэн чувствовал силу и легкость, решимость и ясность.
Франциску Первому он принес сдобные булочки – тот никогда не выходил из дома на пустой желудок.
Потом они всей компанией сели в «фиат» и отправились взглянуть на место следующего фейерверка.
Газеты только и писали, что о их вчерашней шутке. Все цитировали статью Спартака, а светлые волосы Шварцев стали секретом полишинеля.
– На сей раз нужно будет надеть маски, – сказал Франсуа. – «О!», езжай к бульвару Османн. Остановишься, как тогда, на маленькой улочке рядом.
– Ладно, помню, – отозвался Олэн.
– А что там такое? – спросил Шварц-старший.
– Я хочу, чтоб ты сам поглядел на месте. Такая шутка! – рассмеялся Франциск Первый.
Олэн затормозил в переулке, перпендикулярном бульвару, неподалеку от площади Звезды. Он остался за рулем. Шварцы вышли с левой стороны – на проезжую часть, а Франсуа – справа, на тротуар.
Когда он вылезал из машины, плохо закрепленный пистолет выпал и ударился об асфальт. Это был автоматический пистолет. Предохранитель был опущен. Курок взведен. Патрон в стволе. Стоило пистолету коснуться асфальта, как грохнул выстрел.
Пуля снизу вверх прошила живот. Франциск Первый взвыл и упал на колени, обеими руками зажимая рану.
Шварцы с «кольтами» наголо бегом обогнули «фиат».
Олэн тоже вышел из машины, но не смел нагнуться к Франциску Первому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51