– Вычистишь, – сказали ему.
Чикиряй рассердился:
– Что я вам, шестерка, что ли, на крыши лазить! Как хулиганить, так вы с удовольствием. На стенках писать – ото вы умеете, а проявить геройство – нас тут не было! – И он мельком взглянул на меня.
Я представил себе, как я лезу по трубе на крышу. Все внизу стоят с раскрытыми ртами, затаили дыхание. Дворник подошел, на себе волосы рвет: ну почему меня не было дома? А потом… потом появилась Таня. Она молча стала впереди всех, и опять глаза у нее синие-синие. Как тогда, в театре. «Эдик! – прошептала она'. – Осторожнее, Эдик! Пожалуйста, осторожнее».
– Пустите, – сказал я и шагнул к трубе. 06-хнатпв ее руками и ногами, я стал подтягиваться.
Нет, охи и ахи не раздались. Но и гробовой тишины тоже не было. Зато можно было предположить, будто все оставшиеся внизу всю свою жизнь только тем и занимались, что лазили по водосточным трубам. Посыпались десятки советов:
– Держись теперь правой рукой!
– Крепче прижимайся!
– Левую, левую поднимай!
– Хватайся за крюк!
Но желанный голос, который произнес бы: «Осторожнее, Эдик!» – так и не долетел до моих ушей.
Наконец я выбрался на крышу. Она дышала жаром и приятно хрустела под ногами.
– Кидай, кидай! – закричали мне снизу.
Я швырнул мяч, все к нему бросились, подхватили, и тут же матч возобновился.
Слезал я без советов и указаний. А слезать, известное дело, гораздо труднее, чем влезать. Но, видимо, в моих способностях уже никто не сомневался, и спуск мне доверили совершить одному. Возле трубы не было ни души.
Когда же я стал на землю двумя ногами и привел более или менее в порядок брюки и рубашку, матч уже закончился. В углу двора звенели биты: Чикиряй организовал игру в расшибалочку.
– А-а, – сказал Чикиряй, – верхолаз. Стань на кон. По пятачку играем.
Играть мне не хотелось, да и в кармане-то был всего двугривенный.
– Я посмотрю! – сказал я.
Игра была в разгаре. Ребята столпились возле горки монет, позабыв обо всем на свете.
К ящикам у стенки прислонился чей-то велосипед, на его руле болтался Виталькин фотоаппарат, здесь же под колесами велосипеда лежал покинутый всеми футбольный мяч.
Чикиряй, наверное, выигрывал, потому что при каждом ударе биты слышались его восклицания: «Во дает!», «Во колет!», «Ну разбойник!». Когда же Чикиряй бил сам, то лишь покрякивал.
Я равнодушно смотрел, как под ударами бит переворачивались монетки.
Чикиряй вдруг притих. Все реже он бил, вед» больше в азарт входили другие. А Чикиряй стал мазать: ударит и выходит из кона до следующего раза. А возле монеток теснее и теснее сжимался круг ребят.
И тут я заметил, что Чикиряй, когда все склонились над монетками, снял с велосипеда Виталькин аппарат и быстро сунул его за ящики. Встретившись взглядом со мною, он понял, что я все видел. Тогда он прижал палец к губам и выразительно кивнул на ту стенку, где была моя надпись.
Снова Чикиряй стал выигрывать. Опять зазвучали: «Во дает!» и «Ну разбойник!».
Я стоял совершенно подавленный. Я не знал, как мне быть. Сказать Витальке про аппарат – тогда Чикиряй тут же выдаст меня с этой надписью. Не говорить? Да разве я…
– Ну, шустрики-мямлики, ставь по десять копеек! – закричал Чикиряй.
Смельчаков не нашлось: Чикиряй и так здорово всех ободрал. Мальчишки положили биты в карманы.
– Айда в футбол! – предложил Диман и откатил от велосипеда мяч.
Кто-то из ребят взял за руль велосипед.
– Стой, – сказал Виталька. – А мой аппарат?
– Какой?
– Да тут на руле висел.
– Нет никакого аппарата.
Виталька забеспокоился:
– Да я сам вешал.
Все смотрели на велосипед, на то место, где он стоял, пожимали плечами.
«Скажи… скажи… скажи…» – настойчиво забилась в моей голове мысль. Но я попытался унять ее. «А как же надпись?» – спросил я. Но другая мысль вонзилась, как иголка: «Украли аппарат. Ты же сам видел. Молчать будешь, да?»
– А может, ты его дома оставил? – словно сквозь вату донесся до меня голос Чикиряя.
– Я же помню, как вешал…
«Значит, вот что получается, если пишешь «Таня плюс Эдик». Получается трусость… да, трусость… ну нет…»
– Дико извиняюсь, – говорил Чикиряй, – что же, твой аппарат кто-то свистнул, да? Может, ты скажешь, это я сделал? – Он похлопал себя но карманам. – Обыщи! – приказал он Витальке.
– Зачем же! И так видно…
– Нет, ты обыщи! А то еще скажешь, что я вор!
Я почувствовал, что задыхаюсь.
– Ты вор! – выдохнул я, и сразу стало легче.
– Что?! – надвинулся на меня Чикиряй. – А ну повтори!
– Ты вор! – Меня опять охватывало напряжение. Я уже почти ощущал удар Чикиряя на своем лице. – Ты положил его туда, за ящик. – Я показал рукой.
Виталька полез и сразу же нашел аппарат. Я все стоял перед Чикиряем и чувствовал, как дрожат мои пальцы, сжатые в кулак. Чикиряй вдруг расхохотался.
– Ма-ла-ца! – протянул он. – Возьми с полки пирожок с гвоздями. Я-то положил, думал, посмеемся. Виталька небось стал бы землю рыть, а ты… Тьфу!.. Все испортил.
– Врешь, – сказал Виталька.
– Я вру?! – Чикиряй скривился. – Это он все врет. Спросите у него, как он стенку разукрасил. «Таня плюс Эдик». Сам выводил, старался, чтоб пожирнее было.
Какая-то непонятная сила кинула меня на Чикиряя. Я залепил ему один раз, но тут же ударом в челюсть был отброшен на ящики. Они загрохотали, посыпались.
Я снова устремился на Чикиряя. Я лез напролом, как танк. Мне нужно было одно: поскорее добраться до его ненавистной рожи. Я смутно видел, как к Чикиряю сразу метнулись Диман и Леха. Я стукнул своего врага еще несколько раз и опять отлетел к ящикам. Теперь уже сильнейший удар пришелся мне но носу. Я открыл глаза, вытер кровь.
Чикиряй, расшвыряв по сторонам Леху и Димана, уходил со двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51