Записываю две-три пришедшие за день мысли. Все дни так и пролетели, по тридцать в пачке. Ничего не вышло. Все осталось в бокале.
В тот день, когда я решил писать книгу, я выбрал из коллекции цветную фотографию Матильды. Ей шестьдесят. Белая вязаная кофта. Она смотрит из окна своей камеры. Я закрепил фотографию на стекле и повесил в своем кабинете, прямо над «Минителем» (такова марка моего компьютера). Сначала лицо Матильды казалось мне заурядным. Но, рассматривая ее, чувствуя на себе тяжелый взгляд, я увидел ненависть и коварство в ее глазах. И невинность. Почему я повесил фотографию? Это произошло непроизвольно. Со временем я понял, что Матильда страдала. Потом она меня стала раздражать. Это даже забавляло. Поначалу.
На старых фотографиях лицо у нее нежное и правильное, немного бледное. В двадцать лет Матильда походила на Дорис Дэй, особенно в минуты печали. Но, несмотря на незаурядные актерские способности, она никогда не стала бы актрисой. Слишком короткие ноги. Две крепкие колонны, как у девушек, рано приученных к работе на ферме. Но на руках нет и следов гипертрофии. Они белые и немного дряблые на вид. Сила Матильды внутри. Если она захочет, то может поднять столитровую бочку без особого напряжения. На моей фотографии она уже не так жизнерадостна, уголки губ опущены, нос расплющен. Лоб в морщинах. Но сохранилась округлость и детское выражение в глазах. Сквозь морщины и складки, кроме старости, проглядывает что-то неуловимое… Отблеск безумия? Словно чья-то зловещая рука заставляет ее смотреть прямо, не мигая, в какую-то дьявольскую страну: и этот ужасный пейзаж отражается на ее лице.
Я собрал все сведения о ней, проверяя, все ли правда, что говорят о Матильде люди. Я глубоко вошел в ее жизнь, опросил сотни свидетелей, видел адвокатов, судей, полицейских, родственников, соседей и любовников. Мало что записывал, просто выслушивал потоки жалоб. Никто не любит Матильду. Все, или почти все, с кем я говорил, имеют достаточно оснований ее ненавидеть. Иногда до смерти. Никогда не встречал никого так презираемого. Откуда столько ненависти?
Я все время спрашивал себя об этом. Много думал. Жил этим. Мои редкие друзья стали избегать меня. Они, конечно, правы. Сейчас я смеюсь над собой.
Я опьянел. Обе бутылки уже пусты. Лена спит перед включенным телевизором в той же позе, что я ее оставил. Целую ее в лоб. Он просто ледяной. Гашу свет.
– Лена, ну почему мы так мучаемся? – спрашиваю ее, не зная, слышит ли она меня.
Вытягиваюсь на постели, скрестив руки на затылке, смотрю в темноту. Очень скоро появляется Матильда. В своей камере, совсем недалеко отсюда, она тоже не спит. Кварцевые часы показывают половину четвертого. Закрываю глаза, чувствую на себе ее взгляд. Тот же, что на фотографии. Глаза голубые, злые и круглые.
– Не испугаешь меня, Матильда, – бормочу в полусне. Беру Лену за руку и засыпаю. Когда в самом деле началась эта история? Неизвестно. Во сне вижу девушку, ее зовут Люси Манажмен. Это написано на ее правой груди. Она протягивает мне какую-то вещь.
II
Вот уже несколько недель, как я взялся за книгу. Последние дни я провел, гоняясь за детьми Матильды. Они ее ненавидят. Сначала старшая дочь:
– Моя мать настоящая ведьма.
Вторая дочь – из окна своей машины:
– Вы зря тратите время, мсье. Моя мать не заслуживает того, чтобы о ней говорили. Впрочем, у меня никогда не было матери.
Только сын находит оправдание для Матильды:
– Моя мать – это нечто особенное.
– Почему?
– Мужчины сделали ее безумной.
Я брожу по местам исчезновения, повторяя десятки раз маршруты машин Матильды и Эмиля, разглядывая их дома и сады, сегодня совсем запущенные. Я таскаюсь вдоль канала, где было найдено тело Эмиля, представляя коричневый чемодан, плавающий по воде; и лицо рыбака, когда он, вытащив чемодан на берег, открыл его и выпучил глаза, зажимая нос. Я пытался дозвониться Терезе, сестре Матильды, – единственной ее союзнице. Но немногого от нее добился.
– Мсье, я не имею права, нас слушают.
– Одно только слово, почему вы считаете, что она невиновна?
– Посмотрите на нее хорошенько. Неужели вы можете представить, что она совершила эти ужасные вещи?
У меня паршивое настроение с самого начала расследования. Никогда так себя не чувствовал. Топчусь на месте. Со мной говорят – я не слышу. Мне что-то объясняют – не понимаю. Я не делаю никаких записей. Ничего не удерживаю в голове. Чувствую себя потерянным. Мне трудно говорить, я замыкаюсь в себе. Лена дуется, поскольку я не обращаю на нее внимания. Она как цветок. Обещаю, что как только закончу, поедем в путешествие.
Однажды явился Габи и пригласил меня на ужин, организованный рекламным агентством в новом помещении стадиона. Агентство регулярно покупает его рисунки. А на стадионе последний матч чемпионата.
– Иди, может, хоть это отвлечет тебя, – говорит Лена.
Габи – мой друг детства, мой брат. Я ни в чем не могу ему отказать. Он пижонски выглядит в кожаном галстуке, который он выменял за свою красную кепку. Ждет меня перед входом.
– Сейчас набьем животы и хорошенько развлечемся.
Я подскакиваю как ужаленный. Все смотрят на меня. «Люси Манажмен» – написано на карточке, приколотой к правой груди, – директриса самого крупного рекламного агентства в городе… Это она угощает сегодня. Протягивает мне розовую коробку, перевязанную красной лентой.
– Возьмите, это подарок фирмы, – говорит она, широко улыбаясь. Такую же коробку она дала и Габи. Кладу свою рядом с тарелкой.
Люси Манажмен – высокомерная элегантная сорокалетняя женщина, уверенная в своих прелестях и вкусе своего модельера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48