Однако Элиаде отмечает «мистическую солидарность между человеком и животным» и пишет далее: «Каждый раз, когда шаману удается проникнуть в образ бытия животного, он как бы восстанавливает ситуацию, существовавшую в те далекие мифические времена, когда еще не произошел раздел между человеком и животным миром» (94). С точки зрения индуиста и согласно адвайте, такого раздела не существует: вездесущий Брахман пребывает в животных, растениях и неодушевленных предметах точно так же, как и в человеке, и при том, что человеческое рождение ценится особо (ибо считается наиболее благоприятным для достижения мукти – состояния реализации), легенды изобилуют исключениями. Известный индийский миф повествует о слоне Гаджендре, почитателе Вишну: однажды Гаджендру схватил за ногу крокодил, слон в отчаянии взмолился богу, и Вишну пришел ему на помощь. Некоторые божества индуистского пантеона представляются в облике животных, как Хануман, или полулюдей-полуживотных, как Ганеша и Нарасимха.
Танец, согласно Элиаде, – это один из способов погружения шамана в экстатический транс (451). В книге Хобана сторонний наблюдатель, бродяга, воспринимает танец мышонка с отцом как нечто радостное и забавное, однако самим отцу и сыну этот танец видится частью скучной игрушечной жизни, выражающей однообразие и подчиненный статус. Решающий момент превращения в шамана наступает, когда посвящаемого убивают демонические существа; затем его расчленяют и заменяют его внутренности или другие части тела новыми, лучше прежних (Элиаде, 43). После этого шаман обретает способность умирать и оживать многократно. Главные герои романа Хобана умирают и возрождаются трижды. Посвящение совершается, когда их случайно ломает кошка (соответствующая животному, переносящему шамана в иной мир), а затем чинит бродяга. Следующая смерть и спасение приходят с неба: болотный ястреб роняет с высоты и разбивает мышонка с отцом, а выпь приносит на место катастрофы Квака, который возвращает их к жизни. И, наконец, демонический Крысий Хват разбирает мышат на части и вносит изменения в их механизм, после чего мышонок с отцом обретают независимость – становятся «самозаводящимися». Сточки зрения адвайты, мышонок-сын добровольно принимает смерть, поскольку не отождествляется со своим телом. Он открывается навстречу переменам и достигает не просто посвящения, а окончательного освобождения.
Шаман совершает нелегкое путешествие в подземный мир, чтобы отыскать там потерянную душу и возвратить ее в мир живых. Для этого он погружается в транс и в состоянии экстаза совершает «нырятельные» движения. В «Мышонке и его отце» главные герои спускаются в подземный мир дважды: в первый раз – когда попадают на свалку с ее притонами, игорными домами и организованной преступностью, во второй – когда оказываются на дне пруда Серпентины. У эскимосов самое распространенное именование шамана означает в переводе «тот, кто погружается в морские глубины» (Элиаде, 293). Описывая бесконечные круги вокруг дерева, к которому приставил их Выхухоль, мышонок с отцом в этой пародии на танец готовятся к погружению в глубины в буквальном смысле слова. На дне пруда они встречаются с двумя божествами-наставниками: Серпентиной и Гряззей. Последняя представляется некой вариацией Матери морских животных, которая «растрепана и неумыта» и которую необходимо умилостивить, чтобы она выпустила животных в море и дала добычу людям из племени шамана (Элиаде 294–295). У Хобана Гряззя избавляется от своего безобразного тела, помогая мышонку с отцом обрести свободу.
На дне океана, перед домом богини, шаман встречает «оскалившую зубы собаку», но он должен бесстрашно пройти мимо (295). В незабываемой хобановской версии это мифическое животное представлено вездесущей банкой из-под собачьего корма «Бонзо», непостижимым образом обозначающей одновременно «всё и ничего». Эта банка связывает воедино небо, землю и подземный (подводный) мир, минеральный, животный, человеческий и божественный уровни существования; она есть одновременно и пес, и Бог; [англ. dog – «пес», God – «Бог»]; она символизирует бесконечную трансцендентность, но в то же время учит имманентности. Окончательное прозрение приходит в форме акта самоузнавания: «За последним видимым псом нет ничего, кроме нас». И это откровение становится переломным моментом в ходе сюжета. Шаман возносится из подземного мира с помощью двух крылатых духов: стрекозы Гряззи и болотного ястреба.
Особое внимание Элиаде уделяет образу Мирового Древа, которое «возвышается в середине Земли ‹…› соединяет между собой три космические сферы ‹…› его крона касается Неба, а корни достигают Ада». Оно «…представляет постоянно обновляющуюся Вселенную, неисчерпаемый источник космической жизни, подлинное вместилище священного ‹…› саму сакральность мира, его плодовитость и извечность» и «становится таким образом Древом Жизни и Бессмертия» (270–271). Шаманы вылупляются из яиц, которые откладывает в ветвях этого Древа гигантская птица. Здесь мы усматриваем аналогию с образами выпи и зимородка, охраняющих мышонка с отцом после того, как те поселились на дереве. Кукольный дом, помещенный на дереве, символизирует «возвращение к истокам, к мистическим временам утраченного рая», достигаемое шаманом в экстатическом восхождении по дереву и веревке (486). В «Мышонке и его отце» этот дом становится приютом для перелетных птиц – символическим кровом для каждого, кто пускается в рискованное путешествие и переходит множество границ, то есть для всякого искателя духовной истины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56