Я по-прежнему держался настороже: все это могло быть придумано нарочно, чтобы вызвать меня на откровенность. Офицеру, который скоро покинет страну, всякий, конечно, больше готов рассказать, чем кому-то другому. Я пообещал себе быть осторожным, но с радостью принял его приглашение – не в последнюю очередь из-за того, что надеялся больше узнать о причинах, приведших к осуждению Иисуса.
Дом Метилия находился поблизости от кесарийского порта, который расширили по приказу Ирода. Оттуда открывался красивый вид на море и на город. Гавань открывалась на север, поскольку северный ветер в тех местах самый благоприятный. При въезде в нее, слева и справа, выстроились по три статуи выше человеческого роста, поставленные на колонны. Ближайшие к гавани дома были сложены из белого камня, и городские улицы сходились к гавани, разделенные равными промежутками. Напротив въезда в порт, на холме, высился славившийся своей величиной и великолепием храм императора. В нем стояла огромная статуя императора Августа, ничем не уступавшая образцу – Зевсу Олимпийскому, и еще другая – богини Ромы. Построив город в честь императора, Ирод назвал его Кесарией.
Это был красивый вид. Как, впрочем, и вся Кесария с ее амфитеатрами, театрами и торговыми площадями. Римляне могли чувствовать себя здесь как дома.
Метилий велел рабам принести фрукты. Мы ели и беседовали. Я спросил:
– Ты что, ходишь на богослужение в нашу синагогу?
– Почему бы и нет? Я уже понимаю немного по-еврейски и по-арамейски.
– Тебе это нужно, чтобы лучше узнать нашу религию? Вроде как для расширения кругозора?
Я взял финик. Он оказался приятным на вкус. Метилий кивнул.
– С этого все началось. По роду службы я должен был разобраться в вашей вере. Я прочел Священное Писание. И кое-что мне очень понравилось. Прежде всего вера в единого Бога. Нам уже приходилось слышать о таком. Один из наших философов назвал мне как-то имя некоего Ксенофана, грека, жившего еще в те времена, когда Римом правили этруски. И вот, уже этот Ксенофан будто бы сочинил: «Есть один только бог, меж богов и людей величайший, не похожий на смертных ни обликом, ни сознаньем». Ваше Писание еще категоричней. Во второй части книги Исайи я прочел такой оракул вашего Бога: «Я Господь и нет иного; нет Бога кроме Меня; Я препоясал тебя, хотя ты не знал Меня». Ксенофан по крайней мере говорил о многих богах.
– Ты хочешь стать иудеем? – задал я провокационный вопрос.
– Не то чтобы совсем, – ответил он, – вряд ли я смог бы тогда исполнять свои обязанности солдата. Как прикажешь соблюдать субботу, если воинская служба и в субботу не отдыхает? Как отказаться от участия в жертвоприношениях? Я думаю время от времени ходить в ваши синагоги и перенять от вас только то, что не вызывает сомнений – веру в единого Бога. Но даже и с этим не все гладко! – он помедлил, потом снова заговорил, – Можно мне спросить у тебя кое-что? Скоро рядом и вовсе не будет никого, с кем я смог бы поговорить о вашей религии.
– Конечно, – сказал я и добавил улыбаясь. – Только вряд ли я лучший собеседник. Без теологического образования и из семьи, где в доме прячут статую греческого божка!
– Это неважно! – заверил Метилий. – Может быть, ты даже лучше поймешь, в чем мой вопрос. Стоическая философия научила меня, что все вещи проникнуты Божественным разумом. Он повсюду, куда ни посмотри: в устройстве природы, в чередовании дня и ночи, в круговращении светил. Мы, стоики, называем этот разум Богом. Это – Бог, которого можно воспринять чувствами. Но вы говорите о том, что Бог создал мир из ничего! Как в это поверить? Ведь в момент творения рядом не могло быть никого! Никто не может о нем свидетельствовать! Никто не может свидетельствовать о нем так, как о вездесущем разуме.
– Каждый миг ты присутствуешь при акте творения: творение вещей из ничего точно так же вездесуще ощутимо, как разум в этих вещах!
– Я не понимаю.
– Это потому так сложно понять, что оно происходит совсем рядом – настолько близко, что ускользает от восприятия. Ибо захватывает тебя самого. Твое собственное зрение, восприятие, мышление, твое собственное существование.
– Я все равно ничего не понимаю!
– Каждое мгновение происходит переход из бытия в ничто. Каждый миг исчезает раньше, чем мы успели отдать себе в нем отчет. Вот он. Но пока я думал, этот миг уже сменился другим.
– Но он был.
– Того, что было, больше нет. Прошло и не вернется. Всему дорога в ничто. Наших предков, которые жили когда-то, больше нет. Нас тоже не станет. Даже эти горы когда-то перестанут быть.
– Но ведь творение – обратный процесс: переход от небытия к бытию!
– И это тоже ежесекундно происходит перед твоими глазами: ведь следующий миг еще не наступил. Мы сами еще не стали тем, чем нам предстоит стать! Каждый миг происходит переход от небытия к бытию. Вот что мы имеем в виду, когда говорим, что каждое мгновение Бог творит из ничего! И хранит сотворенное, пока оно снова не обратится в ничто!
– Получается, что в любое мгновение вещи могут стать другими. Но ведь они остаются неизменными! Именно в этом, согласно стоической философии, и являет себя Божественный разум: во всем упорядоченном, организованном, совершающемся по определенным законам, неизменном!
– Наша религия учит, что вместе со всем прочим Бог создал также и миропорядок. И каждое мгновение Он творит этот порядок заново, не давая ему обратиться в хаос.
– Но ведь Бог мог бы каждое мгновение что-то менять?
– Конечно, мог бы! Мы не считаем, что существующий миропорядок создан им раз и навсегда. Конечно, нечто, являющее себя в нем, – это Божественный разум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79