Раз в доме никого нет, Генри не сможет никому навредить, если, конечно, он уже этого не сделал. Дождь усиливался, и мистер Мицуи поднял воротник блейзера, наконец, признав, что как отец он потерпел фиаско. Иначе бы он здесь не стоял. Он не смог подготовить Генри к жизни, которая была лишена радостей, привычных ему с детства, он не мог получить от нее все, что хотел, и не все в ней оказалось возможно. Жизнь не изобиловала ни исполненными желаниями, ни замечательными приключениями, ни волевыми победами над обстоятельствами. По улице, где сейчас стоял мистер Мицуи, шли люди, в их толпе мистер Мицуи мог видеть и тех, кто к концу рабочего дня вряд ли станет мэром Нью-Йорка или Торговым Представителем Года, или объявит о помолвке, сыграет свадьбу, родит ребенка. Настоящая жизнь – у того, кто не погиб от рук террориста, не умер от перенапряжения, участвуя в международных состязаниях по бегу на длинные дистанции, не был задушен или не умер от менингита. Настоящая жизнь – это несчастные случаи, которые так и не произошли, те, о которых не пишут в газетах. А еще это двери, которые почему-то не открывают.
Тут он услышал, как с той стороны повернулась ручка замка.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Великобритании, в Омаге или Хаверхилле, в Ланкастере или Ранкорне, в Ньюбридже или Эксмуте, в Хирфорде или Дарлинтоне Хейзл Бернс сидит, скрестив ноги, на кровати, в пальто, вокруг валяются кучи раскрытых смятых газет. Она говорит по мобильному телефону. Она объясняет:
– Дублин находится не в Англии, нет. Нет, это не Дублин, а Белфаст. Это долгая история.
Или:
– Да, в Англиканской церкви есть священники женского пола, нет, Маастрихтский договор этого не изменит.
Или:
– Панджаби, гуджарати, бенгали, хинди, урду и валлийский.
Она ведь преподаватель института заочного обучения и уже научилась разговаривать со студентами особенным голосом. Она старается вести себя так, чтобы у студентов сложился образ немолодой, строгой дамы в очках, и единственное, что отвлекает ее от работы, – неизменный утренний ритуал собирания в пучок своих длинных седеющих волос. Не желая показаться слишком властной, она добавляет к своему голосу теплые кошачьи нотки, чтобы он звучал, как голос библиотекарши или как голос старомодной девы, синего чулка. Ей приходит в голову, что раз уж она так много времени проводит у телефона, может, ей удастся вернуть то ощущение безграничной радости долгих разговоров со Спенсером. Им было по пятнадцать лет, и было это в бесконечном золотом веке ранней юности. Сейчас ей двадцать три, а она уже знакома с ностальгией. Некоторые события она может вспомнить так отчетливо и явно, как если бы они случились сегодня. Почти во всех воспоминаниях она видит родителей.
Ее отец, хоть его и выбрали Лучшим торговым представителем 1993 года, пребывает в весьма затруднительном положении: на него заведено уголовное дело по факту мошенничества. Его обвиняют в том, что он якобы дает взятки итальянскому правительству, или занимается экспортом препаратов, усиливающих сексуальное влечение, или продает куриные супы в пакетиках, где больше соли, чем мяса. Он утверждает, что невиновен, говорит, что этим занимаются все, но Хейзл, как и тысячи чужих ему людей, полагает, что говорит он не по делу. Мать, наконец, поняла, что брак – вовсе не членство в спортивной команде, не единство противоположностей и не два народа с одной столицей. И уж, конечно, не удостоверение личности, а просто сущий ад на земле. Вот что это такое.
Хейзл иногда с грустью вспоминает аварию и мать, которая держалась прекрасно. Жаль, что сама она тогда была еще слишком мала, чтобы это оценить. Сейчас, став старше, она знает, что не забудет об этом никогда.
Звонит телефон, еще кто-то желает чему-нибудь научиться на безопасном расстоянии.
– Щеверица отличается коричневым, почти бурым оперением. А вот краснобокая синехвостка – она рыжая.
Или:
– Да, несомненно, только переговоры могут положить конец восьмисотлетней истории противостояния.
Или:
– Его производят из касторовых семян, и он широко применялся спецслужбами Болгарии.
Но если бы кто-нибудь попросил ее ответить на простой вопрос, начала ли она жить своей собственной жизнью, она не нашла бы ответа. Для того, чтобы избежать чреватого проблемами столкновения с жизнью, у нее есть мобильный телефон, возможность жить там, где она захочет, и переезжать с места на место. У нее достаточно денег, чтобы оплачивать учебники и почтовые услуги по доставке ее собственных рефератов и диссертаций по естествознанию, точным наукам, по английской литературе, по океанологии или по физиологии.
Опыт работы научным консультантом в кино помогает ей в поездках по стране, она собирает знания, свято веря, что чем больше знаний о жизни она соберет, тем больше окажется защищена от самой жизни. Каждый день она читает «Таймс», «Телеграф», «Сан» и «Миррор». Иногда пролистывает такие журналы, как «Форин Эфферз», «Прайвит Ай» или «Стрэнд Мэгэзин». Располагая достаточным временем для чтения, она иногда интересуется заграничными новостями, а для этого выбирает «ан-Нахар», или «Коррьере делла Сера», или самую зловещую газету в мире – «Нойе Зюрхер Цайтунг». Чтение газет, как ей кажется, расширяет ее горизонты, дает возможность познать жизнь во всем ее многообразии – такой, какой она предстает перед читателем в данный момент. Хейзл цепляется за этот момент жизни, пытаясь поймать его на пути в прошлое, и, даже если не получается, она все равно не сдается и пытается понять, что означает «жить полной жизнью».
Она надеется, что чем больше будет знать, тем меньше вероятность, что она будет бояться жизни, как ее мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77