Мы должны были играть «Ромео и Джульетту» на плоскости, то есть на уровне пола, а наша публика (довольно немногочисленная) располагалась на трех или четырех рядах поднимавшихся ярусами сидений. Представление шло вечером, поэтому в подсвечниках на стенах мерцало множество свечей, чей свет отражался на резных панелях. В большом камине горел огонь. Я решил, что всем нам будет очень жарко в наших костюмах.Члены обеих семей, ради которых ставилась пьеса, бесцельно болтались по дому, выпивая и разговаривая с несколькими другими гостями. Они сохраняли некоторую холодность по отношению друг к другу, но не очень большую. Родители с каждой стороны могли бы стать персонажами какой-нибудь из наших пьес, настолько точно они, казалось, подходили своим характерам. Отцы были степенны и седобороды, матери – почтенны. Еще была горстка братьев и сестер, младших Сэдлеров и меньших Константов, и я припомнил, что у Сары, среди прочих, была сестра по имени Эмилия.Для меня оказалось сложным поверить в то, что между Константами и Сэдлерами по-настоящему была вражда, хотя бы и неявная. С чего это там все начиналось? Я приложил все усилия, чтобы вспомнить. Полоска бесполезной земли где-то на болоте Каули? Но конечно, оба дома теперь были слишком воспитаны и обеспеченны, чтобы ссориться из-за трясины. Еще я вспомнил, как Вильям Сэдлер говорил, что Хью Ферн не мог противостоять искушению видеть трагедию там, где ее не было.А эти влюбленные голубки, Сара Констант и Вильям Сэдлер, казалось, вели себя довольно сдержанно друг с другом – но может, это было естественно. Пара находилась, так сказать, на глазах у публики. Я не думал, что между ними существует великая страсть, во всяком случае с его стороны, хотя Сара часто бросала на Вильяма влюбленные взгляды. Она была все так же бледна, хотя выглядела менее напряженной.Я размышлял об истории с отравлением и о том, ожидает ли еще от меня Сьюзен применения умения раскрывать преступления, которое она ошибочно мне приписала. Должен ли я даже сейчас пытаться обнаружить какого-нибудь таинственного отравителя?К счастью, нет. Сьюзен сама освободила меня от этой задачи перед началом пьесы.– Николас, могу я поговорить с вами?Я заметил, что некоторые из моих товарищей смотрели на нас, пока мы шептались в уголке зала, где через час мы собирались играть нашу трагедию. Если Сьюзен хотела привлечь внимание, едва ли она могла выбрать более открытое место, особенно при том, как близко она наклонилась ко мне. У нее было приятное дыхание. Люди могли заключить, что между нами была какая-то тайная связь. Я не возражал. Она была привлекательной женщиной. Но, как оказалось, на уме у нее было совсем другое.– Вы помните наш разговор на лугу у Крайст-Черч?– Когда мы говорили о вашей кузине – о ядах и глиняных фигурках?– Да.Сьюзен остановилась. Что бы она ни собиралась мне поведать, ей было не так-то просто это выложить.– Я заблуждалась.– Вы хотите сказать, что вы…– Я хочу сказать, что я ошиблась, а вы были правы. Я бы хотела забрать обратно те слова, что сказала тогда. Но раз это невозможно, я бы хотела, чтобы вы забыли о них. Моя кузина не больна. Нет никакого врага, пытающегося встать между ней и Вильямом.– Все же вы были так уверены, что он есть.Я с усилием попытался вспомнить что-нибудь из того, что она говорила, чтобы напомнить ей, но Сьюзен наклонилась ко мне еще ближе, ее голос зазвучал глубоко и низко, и я смутился.– Никого не было.– Как насчет… как насчет той фигуры, которую вы видели утром у фермерского дома? Той, с головой птицы?– Я была уставшая. Я плохо спала. А то был всего лишь рабочий с фермы по пути в поле, наверно.– А фигурка, которую оставили у вас под дверью? Она-то ведь была вполне настоящая?– Детская игрушка, кто-то выбросил.Теперь я еще больше смутился. Но меня совершенно не касалось, если Сьюзен решила, что она все выдумала и, в конце концов, не нуждается в моей помощи. Если честно, я почувствовал облегчение.– Вы ведь никому не рассказали, правда, Николас?– Я рассказал моему другу Абелю Глейзу.– Но вы ничего не сказали Вильяму Сэдлеру?– Ни слова.– Поклянитесь, что вы ничего не расскажете Вильяму. Я бы не хотела, чтобы он беспокоился.– Отлично. Клянусь.Я поглядел туда, где Вильям Сэдлер болтал со своим отцом (так я решил – между ними было заметное сходство). Они вместе смеялись. Под моим взглядом он поднял свой кубок и осушил его. Я снова перевел взгляд на Сьюзен. Выражение ее лица, которое я лучше всего могу описать как нежное нетерпение, рассказало мне все, что требовалось знать, и разрешило загадку или хотя бы ее маленький кусочек.Что там Сэдлер сказал мне в своей комнате в колледже? Он самодовольно подтвердил привязанность к нему Сары Констант и отпустил какое-то замечание, что это у них семейное. Потом он упомянул не Сару, а Сьюзен, правда, тут же осекся.Полагаю, я мог бы выпытать у нее этот секрет. Она была должна мне хотя бы это, по крайней мере после своих сказок про отравление и людей в птичьих масках. Но чтобы узнать правду, не требовалось ни силы, ни хитрости. Ее секрет был написан у нее на лице. Она была влюблена в Сэдлера. Возможно, в прошлом это чувство было сильнее, но на ее лице все еще читались следы привязанности к этому беззаботному студенту.И вот она снова взглянула на меня. Наши головы по-прежнему были рядом. Нас связывала тайна, или так скорее всего это выглядело. Я вдруг подумал, что она хочет, чтобы Вильям Сэдлер увидел ее – увидел нас – вот так, шепчущихся, почти соприкасающихся головами. Если повезет, это может заставить его испытать укол ревности. Но Сэдлер был слишком занят тем, что наливал себе очередной бокал из бутылки под рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90