И все же я ощущал, что внимание публики было полностью приковано к нам. Они знали, что надвигается беда.Естественно, вскоре на сцену важно выходит Тибальт с шайкой других Капулетти, а затем появляется Ромео, весь сияющий и свежий (хотя голод его еще не утолен) после обручения с Джульеттой. Тибальт вызывает его на бой, но Ромео, смягченный любовью, не желает поднимать оружие против человека, связанного теперь с ним узами родства. И снова я восхитился тонкостью игры Дика Бербеджа, тем, как он умел намекнуть на борьбу любви и чести в юном Ромео, несмотря на то что Бербеджу никогда уже не будет тридцать лет и он, должно быть, с трудом вспоминал, на что похожа юношеская любовь. Да что там, я и сам едва помнил, что это такое.И вот вперед выступает Меркуцио. Не зная еще о тайном браке Ромео, он не может спокойно смотреть, как его друг подставляет другую щеку под издевки Тибальта. Поэтому Меркуцио будет сражаться за него.И мы начинаем. Stocatta, imbrocatta, punta riversa и прочие итальянские выпады и удары. Клинки сверкают; мы, Джек Вилсон и я, скачем по сцене-помосту. Доски дрожат под нашими башмаками. Публика не обращает внимания на начинающийся дождь и охает и ахает с участием.А затем – гибель Меркуцио (и моя).Ромео вмешивается в ход поединка, пытаясь разнять дерущихся. Он действует из лучших побуждений, он хочет спасти своего старого друга и также хочет не навредить члену семьи Джульетты. Он встает между нами, и из-под его руки Тибальт делает энергичный выпад шпагой – возможно, это и была та самая stocatta – и наносит мне смертельный удар. Вероятно чувствуя урон, который он причинил, Тибальт быстро удаляется со своими спутниками.То, что случилось дальше, – целиком моя вина. Я хотел умереть красиво, как и сказал. Поэтому я круто изогнулся, уходя от соприкосновения с Тибальтовым клинком, раздавил маленький пузырек с овечьей кровью, спрятанный у меня под мышкой, и встал, воззрившись на Джека Вилсона, отступавшего по всем фронтам. Затем я взглянул вниз, на красное пятно, расползавшееся на моей рубашке, как будто внезапно осознал свое истинное положение. Понял, что произошло, полностью понял. Смертельная царапина. Пошатнулся, сделав шаг на сцене, к этому времени уже обильно политой дождем. И в следующий момент обнаружил, что поскользнулся на мокрых досках и приземляюсь несколько тяжелее, чем планировал. Моя левая нога подвернулась. Я лежал, глядя на разинувшую рот публику, и, без сомнения, на моем лице была написана истинная боль. Из этого положения я произнес свою следующую реплику: «Я ранен! Чума на оба ваши дома!» – и приказал своему пажу бежать за врачом. Затем я попытался подняться, что у меня почти получилось, и снова упал.Зрители думали, что все было по-настоящему (то есть думали, что так все и было задумано в пьесе), но для меня дело приняло несколько нешуточный оборот. Все же я сумел сухо и остроумно попрощаться, сказав свои слова об отставке из этого мира и пище для червей, прежде чем Лоренс Сэвидж помог мне уйти со сцены. Другие актеры остались там, где стояли, выражая потрясение тем, как все обернулось. Лоренс провел меня в одну из будок, подождал своей реплики и ринулся обратно сообщить о моей безвременной кончине. Я тем временем, хромая, спустился по шатким ступенькам во двор. Пара моих товарищей, увидев мое бедственное положение, довели меня до скамьи. Я опустился на нее, прислонившись к грубой беленой стене, чувствуя пульсирующую боль в ноге.Что ж, я хотя бы не упал со сцены, как тогда, в «Глобусе». Я не опозорился, сорвав налаженный ход действия и превратив его в неожиданную комедию. Я с опаской попробовал пошевелить ногой.– Позвольте мне взглянуть, Николас.Это был Хью Ферн. Я не знал, что он рядом. На нем по-прежнему был его францисканский наряд, поскольку ему еще не раз предстояло выходить на сцену. Он протянул было руку к моей окровавленной рубашке.– Моя рана от шпаги – только видимость, – сказал я. – А вот боль в ноге вполне ощутима. Как свидетельство моей неосторожности.– Снова упали?Я состроил гримасу: глупый актер, откровенно признающийся в своей глупости. Он ощупал мои ступню и лодыжку. Его прикосновение успокаивало. Боль потихоньку уходила. Все будет хорошо.– Как все прошло? – спросил я. – Лучше ли это, чем вы ожидали, – играть перед публикой? Я вижу, вы сменили туфли.– Спасибо за ваш совет насчет обуви, Николас. А что касается игры – я мог бы ею всерьез увлечься. Хотя тогда мне понадобился бы собственный костюм, а не Вильяма. Он со мной примерно одного роста или чуть повыше, но эта ряса слегка узковата в поясе.– Ну, это, пожалуй, больше подходит монаху, – сказал я. – Они и не должны быть худыми. Они для этого слишком жизнерадостны.Ферн закончил ощупывать мою ногу.– Ничто не сломано.– Это все, чем может утешаться моя гордость.– Позже я поставлю припарку.– Вы говорите как брат Лоренцо или как врач?– Между этими двумя нет большой разницы в данном случае.– Спасибо, кем бы из них двоих вы ни были, – ответил я, проникаясь симпатией к этому доброму человеку.Со сцены до меня доносилось грозное осуждение Эскала, герцога Веронского, когда он приговаривает Ромео к изгнанию и, указав на тело Тибальта, заключает: Ромео – прочь! Коль он отъезд затянет,Здесь лишний час его последним станет. –Труп унести! Ждать моего решенья.Прощать убийство – то же преступленье. В этом месте в действии был запланирован перерыв.Публике оставалось размышлять над следующими вопросами: вступит ли в полную силу брак между Ромео и Джульеттой? Как избежит Ромео ссылки или, если его поймают в Вероне, смертного приговора? И что случится с молодыми влюбленными в конце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90