восстановление дома Дюгеклена в Понторсоне, приведение в порядок дома Малерба в Кане, укрепление дома Корнеля в Руане, который грозит рухнуть на Сорочью улицу и загромоздить ее своими обломками, а быть может, и установление в Гавре памятника твоему любимцу Бернардену. С еще большими основаниями я могу заверить тебя, что в Дьеппе каждый день фрахтуют, чинят и чистят множество кораблей и что, благодарение Богу, я нашла для тебя довольно работы на побережье и могу поручиться: без дела ты не останешься. Именно потребность сообщить тебе все это и привела меня сюда, на песчаную равнину возле горы Сен-Мишель, откуда я собиралась направиться в Гранвиль и где, благодарение Господу, ты спас меня и, что несравненно лучше, дитя мое, подарил мне надежду на восхитительное будущее, – надежду, которая заставит меня дорожить жизнью еще сильнее.
Пока Фея Хлебных Крошек говорила все это, а говорила она хотя и очень быстро, но очень долго, я смог собраться с мыслями, не переставая, однако, следить за ее сообщениями и наставлениями.
– Благодарю вас, добрая моя Фея, – отвечал я ей, – за все ваши хлопоты, столь же драгоценные для меня, сколь и полезные; однако я вижу, что, рассуждая о моих невзгодах, мы совсем позабыли о ваших, ибо я помню, как страстно мечтали вы возвратиться в ваш прелестный домик в Гриноке, и понимаю, как сильно должна была опечалить вас невозможность исполнить это желание. Раз я могу зарабатывать на жизнь, занимаясь работой, которую люблю, и мне нет нужды испытывать судьбу в каботажном плавании, которым я собирался заняться лишь за неимением занятия, более отвечающего моим вкусам и способностям, разойдемся каждый в свою сторону, туда, куда влекут нас наши привязанности. Вот, – продолжал я, доставая мои десять двойных луидоров, – вот двадцать луидоров, которые я хотел вложить в ненадежное морское предприятие; с их помощью вы на сей раз без труда доберетесь до Гринока, если лучше спрячете деньги от воров, без сомнения прельщаемых кокетливым изяществом вашего наряда. Что же до меня, я через два дня окажусь в Понторсоне, а сердцевидок у меня в сети столько, что, даже если я, с вашего позволения, отдам вам вдвое больше, чем обычно, мне все равно хватит их на целую неделю. Фею Хлебных Крошек, казалось, терзали какие-то сомнения, которые я без труда отгадал.
– Ну-ну, Фея Хлебных Крошек! – сказал я ей со смехом. – Нам теперь нечего церемониться друг с другом, вспомните, мы ведь теперь жених и невеста, а у жениха и невесты все должно быть общее; мне – хорошая работа, вам – небольшая сумма денег, вот наше общее приданое; мы сведем счеты друг с другом в Гриноке, в день нашей свадьбы.
– Я согласна, – отвечала Фея Хлебных Крошек, – но я должна быть уверена, что мы с тобою в самом деле помолвлены и что ты не причинишь себе вреда, отдав мне эти деньги.
– Мы помолвлены, как были помолвлены Рахиль и Иаков, Руфь и Вооз, царица Савская, которую звали так же, как и вас, Билкис, с могущественным царем Соломоном!
С этими словами я еще раз поцеловал ей руку, и мы расстались: Фее Хлебных Крошек наша встреча подарила двадцать луидоров, а мне – удовлетворение оттого, что я совершил поступок щедрый, справедливый и полезный, – чувство, стоящее всех земных сокровищ.
В Гранвиль я пришел поздно и проснулся позже обычного, ибо всю ночь видел странные сны: мне снилось, будто я вытаскиваю из песка множество юных принцесс, блистающих красотой и роскошными нарядами, а они водят вокруг меня хороводы, распевая на мотив «Мандрагоры» песни на языке, которого я не знаю, но почитаю гармоническим и божественным, хотя воспринимаю его, кажется, не слухом, а каким-то иным чувством и запоминаю посредством не памяти, а какой-то иной способности. Итак, принцессы без устали пели, плясали, пленяли меня множеством соблазнительных чар и уже почти покорили мое сердце, как вдруг я проснулся от пения моих товарищей-каботажников, горланивших под окном тот же самый припев:
Это я, это я, это я,
Это я – мандрагора,
Дочь зари, для тебя я спою очень скоро;
Я невеста твоя!
Я понял, что они уже собрались в дорогу и, соскучившись дожидаться в порту, решили прервать мой сон и увести меня с собой.
– Увы, дорогие мои друзья, – сказал я им, открыв окошко, – у меня больше нет денег, которыми я думал распорядиться; Господь мне их дал, Господь и взял назад; теперь я могу только пожелать вам доброго пути, и если пожелания мои сбудутся, вы станете счастливее, чем когда бы то ни было суждено стать мне самому. Итак, возлюбленные мои товарищи, ступайте в путь без меня и вспоминайте иногда вашего бедного брата Мишеля, а уж он-то будет помнить о вас всегда.
На несколько минут все мои товарищи погрузились в глубокое и печальное молчание; но внезапно самый хитрый и дерзкий из них выступил вперед и крикнул мне голосом ехидным и желчным:
– Горе тебе, Мишель, ибо ты упускаешь прекраснейшую возможность, какая когда-либо открывалась перед ремесленником из Гранвиля, и все из-за твоей любовной дури! Знаете ли вы, друзья, – спросил он у всей компании, – что этот фантазер, которого все мы держали за человека умного и здравомыслящего, втюрился в одну женщину до такой степени, что отдал ей все деньги, которые оставил ему дядюшка Андре, а она, совсем лишившись ума, тратит их на ароматную помаду, венецианские лайковые перчатки, оборки и прочие пустяки? Но вы удивитесь еще сильнее, когда узнаете, что эта хитрая сумасбродка, которую он тайно содержит на остатки своего состояния и которая лишает нас общества нашего несчастного друга, это… Фея Хлебных Крошек!
Речь эта была встречена дружным смехом, показавшимся мне ужасно унизительным, и я упал на свою постель, говоря сам себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70