Все это не способствует улучшению моего настроения, и я чувствую, что она утягивает меня вниз, за собой.
Я пытаюсь придумать, как бы облегчить ее состояние. Решаю купить ей марципаны. Я нахожу какую-то маленькую булочную в городке. А еще захожу в супермаркет, чтобы купить ей воду в бутылках, потому что это единственное, что она пьет. Я иду по проходам. Все напоминает мне о Саре, и я вдруг сознаю, насколько глубоко она вошла в мою жизнь. Моя одежда напоминает мне о ней, потому что она любила рисовать мужскую одежду. Раньше я смотрел на хорошеньких женщин на улице или в супермаркете, просто чтобы полюбоваться хорошенькими женщинами. Теперь, когда я вижу хорошенькую женщину (особенно с большим бюстом), я не могу не думать: «Вот идет одна из Сариных кукол Барби. Или это кукла Джейн?»
Яйца в молочном отделе напоминают мне о Шалтаях-Болтаях Сары. На их поверхность наплывают черты моего лица.
Внезапно мои мысли прерываются при виде женщины, которая кажется мне удивительно знакомой. Я замедляю ход, пытаясь вспомнить, кто она. Я смутно ощущаю, что это кто-то, кто мне антипатичен, но не могу вспомнить почему. И тут я вспоминаю. Это один из агентов моей матери. Лимонная женщина, которая попросила достать ей с верхней полки пакеты для мусора.
Я останавливаюсь рядом с ней и говорю:
– Не могли бы вы достать мне стиральный порошок с той нижней полки, пожалуйста? У меня болит спина.
Она пристально смотрит на меня, удивленная. Она меня узнает. Не произнося ни слова, она наклоняется и достает мне пачку стирального порошка.
– Я провожу жизнь, перемещаясь из дома в супермаркет и обратно, – говорю я. – В супермаркете встречаются такие странные люди! Люди с проблемами и недостатками. Но я бы никогда не стал донимать кого-то в супермаркете, тонко намекая на его недостаток, даже если бы мне за это заплатили. А вы бы стали?
– Вы делаете это сейчас.
– Вы первая начали.
– Это было одолжение.
– Она назвала вас своим агентом, которого наняла. Вы оскорблены?
– Нет. Она заплатила мне за это одолжение.
– Ну, а я бы не стал это делать и в качестве одолжения.
Дома я иду в комнату Генриетты, чтобы отдать ей марципаны. И застываю, не дойдя до двери, пораженный. Из комнаты до меня доносится голос Сары. Сара разговаривает с Генриеттой.
– Повтори то, что ты только что сказала, – слышу я голос Генриетты.
– Зачем? – спрашивает Сара.
– Я запишу это на магнитофон.
– Мне надоело, что ты записываешь на свою машину все мои плохие новости.
– Пожалуйста.
– Я получила «F» по искусству.
Слышится щелчок. Я вхожу в комнату. Генриетта сидит на своей кровати, на коленях у нее – магнитофон, рядом с ней – коробка с косами дочери. Рука ее в коробке, гладит косы и белые банты, которыми они завязаны. Слезы струятся у нее по лицу. Вокруг Генриетты разбросано штук пятьдесят «клинексов». Я сажусь на другую кровать, с коробкой марципанов на коленях. Мимолетный взгляд, брошенный на меня, – единственное свидетельство того, что она знает о моем приходе. Она снова включает магнитофон.
– Кем, ты сказала, ты хочешь быть, когда вырастешь? – спрашивает Генриетта в магнитофоне.
– Домашней хозяйкой, – отвечает Сара.
Снова щелчок, показывающий окончание одного разговора и начало другого.
– Ты можешь это повторить? – просит Генриетта. – Была плохая связь. Я не очень хорошо тебя слышала.
– Черт возьми! – восклицает Сара. – Ты просто хочешь меня записать. О'кей. Милая, дорогая мама, я разбила ногу в лагере. Ужасно болит. Сейчас десятое августа, три сорок три дня.
Щелчок.
– Сколько зубов тебе запломбировали?
– Три.
Щелчок.
– Запись еще идет? – спрашивает Сара.
– Да, – говорит Генриетта.
– Мелисса сказала, что ее мама сказала, что моя мать извращенка, потому что наш дом полон голых мужчин, которые похваляются своим телом и стараются быть хорошенькими, как женщины.
Щелчок.
– Кем, ты сказала, ты хочешь быть, когда вырастешь?
– Парикмахером.
Щелчок.
– Ну, скажи мне, что случилось, – просит Генриетта. Звук приглушенный.
– Ты не собираешься меня записывать, не так ли?
– Нет. Скажи мне.
– Я не знаю, мне просто грустно.
– Должна же быть причина.
– Мне бы хотелось, чтобы у меня был отец, который носил бы одежду.
– Что же, в конце концов, ты хочешь этим сказать?
– Я хочу кого-нибудь, кто был бы большую часть времени одет. Все мужчины, которые сюда приходят, милы, но они не похожи на нормальных отцов. У всех моих друзей отцы, которые всегда одеты. Мои друзья никогда не видели своих отцов без нижней одежды – кроме одной девочки, и то это произошло случайно, так как ни одна ванная комната в ее доме не запирается.
Щелчок.
– Нет, не записывай меня.
– Нет, мне нужно, чтобы это было на пленке. Это ужасно. Повтори то, что ты только что сказала.
– Что значит «ужасно»? Ты всегда говорила, что я должна быть свободной в этом смысле.
– Я знаю, я не имею в виду «ужасно». Я хочу сказать – «невероятно». Удивительно. Приводит в замешательство. Тревожит. Действует на нервы. Повтори то, что ты сказала.
– Я должна?
– Обязательно.
– Меня влечет к Джереми.
Я удивлен, но стараюсь, чтобы лицо мое оставалось бесстрастным, дабы не выказать своего интереса к этой новой теме беседы.
– Влечет?
– Да.
– Что ты имеешь в виду, говоря «влечет»?
– Я хочу делать это с ним.
– Делать что?
– Спать.
– Ты знаешь, что это означает?
– Секс.
– А ты знаешь, что означает это?
– Да.
– Ты уверена? Ты узнала это не от меня. Наверно, ты узнала это из телепередач или от друзей, верно?
– Да. И из книг.
– Ты уверена, что вкладываешь правильный смысл?
– Да, могу поручиться.
– И тебя интересует Джереми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79