Материал напоминал эпонж. Она тщательно следила за своей внешностью. В наклонных полуденных лучах солнца я увидел, как пудра густо отслаивается на пушке ее щек. Губная помада идеально сочеталась с платьем. Она носила двухрядное жемчужное ожерелье и такие же клипсы. Группа мальчишек в струящихся лучах солнца под деревьями играла в шары. Как и прежде, попадались на глаза дети в лаковых ботинках и бархатных костюмчиках.
– Звучит прямо-таки идиллически.
– Так оно и было. А она представляла старомодную гвардию. Трогательно…
– Сколько же ей было лет?
– Ну, среднего возраста. Точнее говоря, неопределенного возраста.
– Неопределенного возраста – это как?
– По ту сторону границы привлекательности. «Осень в Нью-Йорке», вы это знаете? Осень в Нью-Йорке нередко путают с весной. Иногда осень маскируется под весенний день. Конечно, это пустая глупая шутка, которой серьезно не верит даже осень. Впрочем, осень воспринимаешь по запаху еще до того, как увидишь. Просыпаешься и вдруг ощущаешь какой-то перепаханный воздух, наполненный запахами грибов и нафталина. Потом продираешь глаза и сразу видишь коричневые листья в траве между зелеными и лакированными каштанами. Жизнь любой женщины отмечена мгновением, с наступлением которого ей позволяется делать все, что она хочет. Она может лелеять себя, более изысканно одеваться, ухаживать за своим телом, но ей уже не суждено восстановить былую привлекательность.
– Не самые радужные перспективы для женщин.
– Ну почему же. Я-то никуда не делся.
– Если я вас правильно понимаю, вы ведь исходите из того, что женщина уже не молода, свою привлекательность утратила, и тем не менее вы способны эту женщину – ну, как бы сказать…
– Оживить?
– Я бы выразилась по-другому.
– А вот я называю это оживлением. Со мной часто такое случалось где-нибудь в провинции, когда я садился за старый инструмент, откровенно испорченный рояль с пожелтевшими и даже изгаженными клавишами. Некоторые клавиши после прикосновения к ним западали, из-за чего расстроенный механизм производил жалкое впечатление, которое усугубляли рассохшийся корпус и стершиеся педали. И все-таки я садился за инструмент, пробовал взять пару аккордов, пару пассажей. Я ощущал, что рояль кряхтит, как старый уставший зверь, и в моей голове сквозила мысль: ты тоже сейчас зазвучишь, потому что я могу и хочу заставить тебя сделать это. Не прикасаясь к западающим клавишам, я нащупаю еще живые прекрасные фибры твоей души, чтобы они зазвучали, тихо и нежно. Так инструмент оживает – еще раз.
– Значит, с женщинами происходит то же самое?
– Да, то же.
– Может, ваше чувство слегка напоминает…
– Отвращение?
– Именно.
– Я знал, что вы зададите этот вопрос. Мне кажется, каждый человек задается этим вопросом. Но вы забываете одно: эти совсем юные девушки, которые выглядят столь аппетитно, ярко и все прочее, часами простаивают перед зеркалом, подбирая наиболее подходящий сорт губной помады. Вместе с тем они не очень-то задумываются о своем теле. Мне довелось пережить неприятные сюрпризы. Я избавлю вас от подробностей… Однако с возрастом некоторые женщины задумываются. Они могут часами принимать ванны, применять благовонные кремы и самые современные эпиляторы, с помощью массажа убирать лимфатические узлы на ногах, шлифовать ступни ног. Я все это очень ценю. В большинстве случаев меня такие вещи приятно поражают.
– Вот как!
– Н-да, значит, так.
– Итак, ее звали Лиза.
– Да. Собственно говоря, Елизавета, но Лиза – так ей казалось привлекательнее. Впрочем, это ей лучше подходило. Хотя мы обращались друг к другу по имени, при общении говорили «вы». Так мне больше всего нравится. Но потом вдруг я чуть не потерял рассудок.
– Как это?
– Знаете, есть такая карикатура, когда у пьяного все двоится. Наверное, я выпил две кружки, потому что передо мной предстали целых две Лизы.
– То есть как?
– Вторая Лиза заняла место рядом с Лизой номер один. Она заинтересованно оглядела меня. Я знаю этого господина? – спросила Лиза номер два. В ответ Лиза номер один проговорила: сейчас ты с ним познакомишься, на это потребуется всего несколько секунд.
– Боже мой, что это с вами приключилось?
– Со мной ничего. Двойняшки.
– Ой!
– Как мило звучит ваше «ой»!
– Совсем не «мило». Действительно, нет.
– Как вам угодно. В любом случае я оказался за столиком с двойняшками. Они были отчаянно похожи друг на друга, не сравнить с сиамскими близнецами, которых разделяют и на лицах которых жизнь рассказывает неодинаковые истории, вследствие чего в итоге остается лишь отдаленное сходство. Нет, эти женщины отличались абсолютным сходством, поскольку всю свою жизнь провели рядом друг с другом. Ни мужей, ни детей, только эта связь. И разумеется, они продолжали ходить в одинаково скроенной однотонной одежде, как первоклассницы.
– С ума сойти.
– Знаете, это так странно. Быть близнецами в зрелом возрасте даже как-то неуместно. Невольно складывается впечатление, что каприз природы, разделившей оплодотворенное яицо на две части, присущ исключительно детям, с возрастом же воспринимается как нечто пошлое и нелепое. Каждая в отдельности Лиза и Эльза казались вполне достойными дамами. Культурные, со вкусом одетые, неброские украшения. А вот на пару – просто цирковой номер.
– А ваше к ним отношение?
– Лиза и я уже обменялись визитными карточками. Я всегда заказываю себе изысканные карточки, утонченные и благородные по исполнению. На них обозначены только мое имя и номер мобильного телефона. Вам дать такую карточку?
– Нет, благодарю.
– Я подождал ради приличия несколько минут, потом встал и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54