– Вот, это для вас.
– Как обычно? – невольно поморщился он.
– Да, – указала она на четыре бумажных мешка, по две бутылки в каждом.
– Как и раньше, по две штуки?
– По две, но чаще. За последние десять дней – трижды. Вы думаете, кто-то и в самом деле начинает спиваться?
– Не знаю, Кэти, – провел он рукой по редеющим волосам. – Представить себе не могу, чтобы кто-то решился поставить на карту все, что он здесь имеет, ради проклятой выпивки. Но как мне судить? У меня никогда не было пристрастия к спиртному. – Подняв бутылку за горлышко, он прочел надпись на этикетке. – Вино не дешевое. Чтобы напиться, его надо пить галлонами.
– Да, это хороший сорт. Я пила его. – Всего четыре дня назад. Именно это вино Джад принес вместе с китайскими блюдами. – Гордон, но кто же все-таки мог бы…
– Одному Богу ведомо, Кэти. Я целый день хожу по территории. Можно сказать, все у меня на виду. Но в подозрительном состоянии никогда никого не видел. А что там слышно о телевизионщиках? – круто сменил он тему. – Как поживает идея снять фильм «Великий эксперимент мечтателя»? – со смешком передразнил он предложенное продюсером название.
– Живет и здравствует, – энергично кивнула Кэти, – для них это – событие века. Если мой показ «Дома» журналистам пройдет удачно, они продадут куски отснятого материала более крупным компаниям. Если же фильм окажется удачным, Кевин пообещал не только купить его, но и поддержать студию очень приличной субсидией. Они появятся, – она глянула в календарь, – через три дня и еще через пару-тройку дней выдадут готовый фильм.
– Ну что ж, постараюсь, чтобы все было в ажуре и территория смотрелась как картинка.
– Да она и всегда так смотрится, – ласково сказала Кэти. – Вы замечательный работник, Гордон. Не знаю, что бы я делала без вас. И без Агаты. Ну а уж если мы заговорили об Агате, как продвигается ваша кампания?
– Медленно. Агата упирается на каждом шагу. Но рано или поздно она поймет, что мы не на улице, где каждый борется за себя и не на кого опереться. Я дождусь этого момента. Я терпеливый.
– Ну а уж в том, что я на вашей стороне, вы можете не сомневаться, – сказала Кэти, глядя, как он собирает мешки с бутылками.
– Агата говорит, вы грозитесь уехать, – сказал он, взявшись за ручку двери.
– Не грожусь, а уезжаю, – вздохнула Кэти.
– Ваш отъезд будет большой потерей для «Дома милосердия».
– Ничто не вечно, – пожала она плечами. – Приходит момент – и все мы снимаемся с места.
– Но пришел ли этот момент для вас? Подумайте хорошенько, Кэти. Вы принимаете очень серьезное решение.
– Спасибо вам за все, Гордон, – улыбнулась она сквозь слезы, в последние дни то и дело навертывающиеся на глаза. – Да! У меня к вам еще просьба. Когда здесь будут телевизионщики, вы не смогли бы немножко присмотреть за ситуацией, незаметно проверять помещения перед тем, как они туда зайдут? Я очень боюсь, как бы таинственный алкоголик не вздумал разыграть перед ними какой-нибудь спектакль. Например, выставить батарею бутылок или возникнуть в поле зрения, с трудом держась на ногах.
– Я уже подумал об этом, – озабоченно кивнул Гордон. – Не беспокойтесь, при каждом переходе я буду на десять шагов впереди группы.
– Кевин? – Кэти просунула голову в кабинет. – Мне нужно поговорить с тобой.
– Проходи.
Одного взгляда на дядюшку было достаточно, чтобы понять: он в размышлении. Спинка кресла опущена, ноги задраны на угол стола, глаза прикрыты.
– Хотелось бы знать, что это ты так тщательно обмозговываешь, – протянула она, располагаясь в кресле напротив.
– Зловещие планы и безумные проекты, – процедил он, едва шевельнув губами.
– Я так и предполагала. И сколько из них связано со мной?
– Кэти, радость моя, неужели ты думаешь… – приоткрыв глаза, укоризненно начал он.
– Да, я думаю. Ты всегда умудрялся заставлять меня участвовать в твоих планах и, по-моему, не собираешься от этого отказываться.
– Твои слова просто ранят.
– Вот уж нет, – усмехнулась Кэти. – Под мягким слоем ирландского шарма у тебя шкура носорога. Никакой нож не проткнет. Но все же попробуй понять: все новые начинания не для меня. Я и здесь-то едва справляюсь. Но кое-какие идеи у меня есть. Так что послушай, – она открыла блокнот, – что нам необходимо преобразовать до моего отъезда.
– В связи с твоим отъездом…
– Мы говорим не о моем отъезде, а о необходимых преобразованиях.
– Ты жесткая женщина, Кэти Донован.
– Увы, ты не прав: Жесткость – то, чего мне в высшей степени не хватает.
Лукавые огоньки разом исчезли из его глаз, ленивая поза сменилась на деловую.
– Расскажи-ка мне все по порядку, Кэти. Объясни: почему ты уезжаешь?
Она задумалась, глядя ему в глаза. Потом просто и искренне ответила:
– Я совершенно опустошена, Кевин. Я отдавала и отдавала себя другим, пока не превратилась в дохлую пустую оболочку. Теперь мне необходимо уехать, прежде чем это станет заметно и приведет к сбоям в работе. Я хочу сохранить чувство гордости за сделанное.
– Но отдавать себя другим – это твоя натура. Ты не можешь вдруг взять и все изменить.
– Не отговаривай меня, – тихо сказала Кэти. – Если любишь, то отпусти.
– Послушай, – заговорил он решительным тоном. Этот тон был так необычен для Кевина, что Кэти подняла голову и с изумлением на него уставилась. – Я сейчас буду говорить о вещах, никак не связанных с тем, уедешь ты или останешься. Речь пойдет о твоем счастье. Не о сиюминутном счастье, а о счастье на всю жизнь. Пойми: хочешь ты этого или нет, ты человек дающий. Так устроен твой организм. Ты нянчила братьев, пока отец не обрел положения, позволившего твоей маме бросить работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46