И тогда разверзавшаяся у ног бездна уже ее не ужасала, ведь эту бездну Эрминия вырыла сама, превратив ее в непреодолимый ров, который их с Хуаном-Тигром разделял.
Но вдруг неожиданно пророческие слова вдовы мгновенно заполнили собою все уголки ее души, зазвучав в ней тревожно, настойчиво, непрерывно, так гудит в голове перед обмороком. А та бездна, которая теперь разверзалась перед Эрминией, была бездной немой и бесконечно глубокой любви Хуана-Тигра, которая ее в самом деле властно порабощала. И, чтобы побороть это неодолимое влечение, Эрминия, упорствуя, пыталась вызвать у себя отвращение к Хуану-Тигру. Внушив себе, что муж ей противен, Эрминия словно повернулась к нему спиной. Недолгое пребывание Коласа, который в качестве его сына правда, всего лишь приемного сына) служил посредником в ее общении с Хуаном-Тигром, показало Эрминии, как это просто и почти неизбежно – упасть в эту бездну, чей зов, хотя и безмолвный, Эрминия слышала всегда. Бегство Коласа заставило Эрминию принять твердое, не подлежащее пересмотру решение: и она тоже, будь что будет, должна отсюда бежать. Она сама назначила себе предельно короткий срок – надо только дождаться возвращения Веспасиано, который обычно появлялся в Пиларесе накануне дня Иоанна Предтечи.
Веспасиано прибыл в город двадцать второго июня. На этот раз он был совершенно уверен, что теперь Эрминия наверняка «поспела»: так бродячий торговец говорил о женщинах, которые, потеряв голову, переставали сопротивляться и были уже на все готовы. Но каково же было его разочарование, когда во время их встречи Эрминия, не дав ему сказать ни слова, решительно объявила:
– Ты хочешь, чтобы я была твоей? Прекрасно. Да, твоей, только твоей. Понимаешь, что это значит? Твоей и больше ничьей. Тебе остается только взять меня. Я уйду с тобой и тогда стану твоей. А пока я все еще принадлежу мужу. Пока я еще не твоя, и поэтому ни ты не можешь меня ни о чем просить, ни я не могу тебе ничего дать.
– А я-то думал, что ты изменилась…
– Так ты хочешь, чтобы я изменилась еще больше?
Что ж, раньше приказывал мне ты, а теперь приказывать буду я.
– Да ты и так всегда мною командовала, золотко мое ненаглядное!
– Вот это мы сейчас и проверим. На этот раз ты возьмешь меня с собой. А если не возьмешь, то я сама пойду за тобою следом. Я должна бежать с тобой из Пилареса. А до тех пор ты от меня ничего не добьешься. Молчи, не говори ничего – сейчас говорю только я. После того как ты заберешь меня отсюда, я тебе мешать не буду. И мне все равно, когда именно ты меня бросишь – через месяц, через неделю или на следующий день. Мне это все равно. Молчи, не говори ничего. Молчи! Я знаю, что ты собираешься мне сказать: если так, лучше мне не уходить от мужа. Да, конечно, лучше, но только для тебя, а не для меня. Молчи, не говори ничего: это бесполезно. Я должна уйти с тобой. Когда ты уходишь?
Веспасиано немного помолчал, обдумывая ответ.
– Да еще есть время. Через неделю или через две.
Эрминия про себя подумала: «Врешь!», а вслух произнесла:
– Ты будешь заходить к нам каждый день, как и всегда?
– О чем речь, красавица!
Эрминия опять подумала: «Врешь!», но сказала:
– Моя бабушка хочет заказать тебе товар для своего магазина. Теперь, благодаря моему мужу, она тебе заплатит сразу же.
– Да пусть платит когда угодно, мне не к спеху.
– Погоди. Бабушка, доверяя моему вкусу, хочет, чтобы товар для нее выбрала я сама…
– Ну тогда выбирай скорее, а то завтра будет поздно.
– Я хочу все рассмотреть не спеша. Тогда я выберу то, что мне понравится. Оставь мне свои образцы, а завтра заберешь их вместе с заказом.
– Да, но сегодня мне надо зайти еще к нескольким клиентам.
– Что ты говоришь? Ведь впереди у тебя целая неделя, а то и две: времени больше чем достаточно!
– Но… Ах, дырявая же у меня голова! Когда я с тобой, то забываю обо всем на свете. Я забыл, что завтра мне нужно съездить в Региум. Завтра же вечером и вернусь. Это по делу, совсем быстро, только туда и обратно.
Эрминия подумала: «Врешь! Вот ты и попался. Хотел удрать, да?» Но, взяв себя в руки, не подала виду. Собравшись с силами, она отважилась взглянуть на ярко-красный чувственный рот Веспасиано. Его полуоткрытые губы, побледневшие и дрожащие, пересохли, и Веспасиано, высунув язык, их облизывал. Этот лживый язык внушал Эрминии такое отвращение, словно перед нею был леденцового блеска и цвета слизняк, оставляющий за собой слюнявый след. Эрминия отвела глаза и решительно сказала:
– Тогда доброго пути и до послезавтра. Но я тебя предупреждаю, что уж на этот раз я с тобой уеду. Я хватаюсь за тебя как потерпевший кораблекрушение, который тонет, погружаясь все глубже и глубже… Да это и в самом деле кораблекрушение – крушение, крушение… Меня затягивает бездна, и я хватаюсь за то, что попадает под руку. И мне все равно, что это такое – пусть даже доска, утыканная гвоздями и измазанная всякой гадостью. Только бы мне доплыть до берега, хоть до пустынного острова, кишащего хищными зверями и дикарями.
– Что за фантазии, Эрминия! Ты просто бредишь! Надо остудить эту сумасбродную головку, надо успокоиться. А теперь прощай, мое золотко! Ах, как же я тебя люблю, моя прелесть, как люблю! – вздохнул Веспасиано, нежно погладив волосы Эрминии.
– Скоро я заставлю тебя доказать мне это. Прощай.
На следующий день Хуан-Тигр встал в пять утра и, как всегда, осторожно, чтобы не разбудить Эрминию, вышел из комнаты. Но прежде, стараясь не дышать, он нежно поцеловал ее лоб и руки, а потом отправился за город – собирать лекарственные травы.
На этот раз Эрминия не спала. Поцелуи Хуана-Тигра были для нее как гвозди, которые, пробивая голову и ладони, словно приколачивали ее к доскам супружеского ложа, как к перекладинам креста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100