Тина повернулась к столу спиной и оперлась на него локтями. Будто соблазняя кого-то невидимого.
– Так, – сказала Джасмин. – Начинайте резать мясо.
Тина придвинула микрофон поближе.
– Куски должны быть одинаковые, размером примерно с зефирину.
– С зефирину, – повторила Тина.
– При обжаривании не выкладывайте на сковородку все сразу. Иначе начнут упариваться. Это нам не годится.
– Нет?
– Нет, нужно, чтобы они поджаривались.
– Поджаривались, но не упаривались, – пробормотала Тина в микрофон.
По выражению, с которым она произнесла эти слова, Джасмин поняла, что объяснение терминов «обжаривать» и «упаривать» ей хотелось бы поискать в словаре.
– Да, нужно, чтобы они карамелизовались и выглядели красиво.
От густого мясного духа рот Джасмин моментально наполнился слюной. Она, не отрывая взгляда от сковородки, с религиозным вниманием следила за процессом. Подрумянивала и переворачивала, сконцентрировавшись, как дзен-буд-дист, и потряхивала сковородку, не давая кускам слипаться. Она суетилась над сковородкой, как любящая бабушка. И когда убедилась в успешном завершении первого этапа готовки, сняла сковородку с огня и аккуратно выложила обжаренные кусочки на бумажную салфетку. Краем глаза она заметила, что Тина пытается подавить зевоту.
– Теперь лук, – сказала она.
Руки Джасмин зависли над ножами всего лишь на долю секунды. Она взяла свой любимый нож с двойной ручкой. Тина углядела примагниченные к холодильнику фотографии. Она наклонилась вперед.
– Это ваша дочь?
– Да.
– Красавица.
– Временами.
– А это ваш муж.
Вжик, вжик, вжик. Джасмин ссыпала лук на разделочную доску. Он лежал, безжизненный, нарезанный в короткую тонкую соломку. Луковый запах разнесся по кухне, у Тины защипало глаза. Джасмин подтолкнула к ней доску.
– Вот так. Кладите на сковородку.
Тика беспомощно посмотрела вокруг.
– Прямо руками.
Тина уставилась на лук с плохо спрятанным ужасом.
– Как, я должна до него дотронуться?
Двумя пальчиками она выложила луковую соломку одну за другой на сковородку. Как только сковородка зашипела, она отпрянула назад, замахав руками. Джасмин обтерла жирные руки о фартук и открыла дверь кладовки.
– Вина? – предложила она.
– О, не беспокойтесь, пожалуйста.
– Да я и не беспокоюсь.
Тина уселась на высокий барный стул подальше от плиты и уютно устроилась. Она беззаботно покачивала длинными ногами, как будто сидела в соломенной хижине на острове Бати. Джасмин даже подумала, не всунуть ли ей в бокал с вином бумажный зонтик.
Тина оторвала большой кусок бумажного полотенца, намереваясь удалить из-под ногтей воображаемый луковый сок.
– Так мило, что вы мне помогаете.
– На здоровье, – ответила Джасмин, вытаскивая из холодильника куриную шейку.
– Ой, – откинулась назад Тина.
– Я добавляю это в разведенное водой красное вино, так будет ароматнее. А потом выливаю в жаркое. Такая хитрость – для придания аромата.
Тина кивнула, отведя взгляд от длинной куриной шеи, свисающей из рук Джасмин, и поболтала вином в бокале.
Джасмин подняла свой бокал и чокнулась с Тиной.
– Нет зрелища прекраснее на свете, чем женщина, готовящая обед для своего любимого.
– Истинная правда, – подтвердила Тина и отпила большой глоток.
– Это сказал Томас Вулф. Истинный, должно быть, был гурман.
– Мой друг – тоже истинный гурман. Не уйдет от жены, пока я не научусь готовить.
Куриные позвонки хрустнули в руках Джасмин. Она опустила глаза.
– Он женат?
– Ага.
– И дети есть?
– Есть один ребенок. Подросток. – Тина убрал волосы с шеи, чтобы было не так жарко, выпятила свой большой бюст и оценивающе на него посмотрела. – Но я, конечно, не думаю о нем как о чьем-то муже.
Джасмин кинула сломанную куриную шейку на сковородку.
– Удобно, ничего не скажешь.
– Может быть, потому, что он никогда не говорит о своей жене.
– Я понимаю, это могло бы испортить настроение.
Тина выгнула вперед плечи, расслабляя затекшую шею.
– Не в той степени, как вы думаете. Нас связывает очень сильное чувство.
– А их связывает ребенок.
– Ну, ребенок уже почти взрослый.
– Я бы не назвала подростка взрослым. Трехлетние дети гораздо разумнее шестнадцатилетних.
Джасмин вытряхнула поджаренные кубики мяса в сотейник и добавила лук. Влила добрую порцию красного винного уксуса, хорошенько встряхнула, всыпала пригоршню можжевеловых ягод и поставила сотейник на огонь.
– Урок окончен, – сказала она.
– Прекрасно.
Уперев руки в боки, Джасмин в упор смотрела на Тину, на эту свеженькую аппетитную цыпочку. Тина стояла у стола и поправляла сбившиеся трусики.
– Спасибо за вино, – сказала она, закинув на плечо свою огромную сумку.
– Вы кое-что забыли, – ответила Джасмин.
Тина оглянулась.
Быстрым движением Джасмин распахнула холодильник и достала оттуда баллончик взбитых сливок. Сама она, конечно, это никогда в готовку не пускала. Баллон сливок, в знак протеста против кулинарного засилья, притащила в дом Карим и потребовала поставить в холодильник это святотатство, где оно и стояло, нетронутое, по сегодняшний день. Джасмин направила баллон на Тину и изо всех сил нажала на крышку. Сливки облили Тину с головы до ног, повиснув на ней жирными сталактитами.
Тина завопила и начала судорожно стирать с глаз пену из сливок.
Изобразив изумление, Джасмин уставилась на банку.
– Ох, простите ради бога. Какая своевольная штуковина!
– Что здесь происходит? – послышался от двери мужской голос.
Женщины обернулись. На пороге стоял Дэниел.
– Ох, Дэниел, – прохныкала Тина.
Дэниел застыл безмолвно, как изваяние. Две женщины его жизни стояли перед ним, мокрые и истекающие пеной из сливок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72