Надо освободить организм от годами копившихся шлаков, только тогда новая диета принесет пользу. Он заглянул в инструкцию, написанную размашистым с завитушками почерком Тины:
«С самого утра: смешать псиллиум-порошок с восемью унциями родниковой воды. Потом травяной чай, упражнения и чистка кожи.
Завтрак: любой фрукт (кроме банана).
Второй завтрак: спирулину (она, добрая девочка, отдала ему половину своих запасов) смешать с десятью унциями кипяченой воды.
Обед: салат из ростков и три капсулы пищевой добавки с морской капустой.
Ужин: то же самое, что обед.
Перед сном: упаковку волокон, травяной чай и массаж брюшной полости».
Дэниел положил записку в карман рубашки, рядом с сердцем. Он улыбнулся, постучал себя в грудь и открыл бутылку пива.
Джасмин подъехала к маленькому домику в конце Фалз-Черч. Пока она выбиралась из машины, мать успела открыть дверь и проворно сбежать по лестнице. Ее распущенные светлые с проседью волосы развевались на ветру, как у колдуньи. Сегодня на ней были джинсы и футболка с изображением обреченного на вымирание сибирского волка. Она крепко и нежно обняла дочь.
В доме со всех стен смотрели разнообразные волки, их фотографии висели, словно портреты прародителей. Каминную доску покрывал слой нагара. В высоких, отживших свой век канделябрах стояли восковые свечи. Вокруг камина сгрудились стулья, оставшиеся после вчерашнего сборища. Мать смахнула с лица невидимую паутину.
– Кофе?
– М-м-м.
Линда – матери нравилось, когда Джасмин называла ее Линдой, – не проявляла интереса к готовке с тех пор, как Джасмин стала жить отдельно. Приготовление пищи всегда было для нее необходимым, но скучным ритуалом. Джасмин не помнила, чтобы мать когда-либо готовила обед более чем из двух ингредиентов: банка фасоли и пачка сосисок, банка грибного супа и резанная кубиками курица, банка моллюсков и макароны. Она обожала сухие смеси в банках и готовила из них все: основные блюда, пироги, соусы, супы, апельсиновый сок и даже молоко.
– Так гораздо проще, – объясняла она приходившей в ужас дочери. – Хранится вечно.
В холодильнике у Линды не было ни одного живого продукта, кроме яиц. Яйца были удобным блюдом – налил воды и сварил. Больше всего ей нравились гамбургеры-помощники. Когда они появились, Линда раз в неделю подавала их на обед.
– Ты только подумай, сколько разных вкусов они напридумывали, – говорила она с гордостью, вываливая содержимое коробки в серую пережаренную говядину, – классический с сыром, острый мексиканский, пикантный итальянский! Как будто каждый вечер идешь в новый ресторан!
Количество консервантов, осевших в пищеварительном тракте матери, должно быть просто ошеломляющим. И тем не менее Джасмин вынуждена была признать, что выглядела мать гораздо моложе своих лет.
Теперь все было по-другому. Линда открывала для себя новые продукты или, что вернее, продукты, на которые у нее была аллергия. Она винила их все без исключения. Молочные, как она считала, наполняли ее слизью, пшеница была источником всех зол, дрожжи – причиной зуда. Пища становилась врагом. Заговором правого крыла. Его затеяли крупные корпорации, отравлявшие землю аллергенами и скармливавшие зараженные удобрениями продукты сельского хозяйства населению, которому с биологической точки зрения больше подходили орехи, трава и мясо динозавров. Поэтому она ходила по местным магазинам здорового питания и кооперативам, где можно было купить зерно из бочки и мультивитамины без желатина. Она просмотрела в Интернете все статьи, написанные для таких, как она, тоже обеспокоенных качеством пищи. В разделах под названием «Пища для самоубийц» говорилось о том, что за каждой частичкой приличной на вид пищи по-хулигански прячутся злобные добавки.
Но вот что Линда умела готовить лучше всех на свете, так это кофе. Орехово-ванильные смеси с идеально отмеренным количеством горячего соевого молока она подавала в больших керамических кружках, купленных по случаю в «Долине Шенандо». Джасмин слышала, как она роется в холодильнике среди многочисленных упаковок кофейных зерен в поисках подобающего утреннего вкуса.
– Вчера Карим заходила, – крикнула Линда из кухни.
– Да?
– Ага, и мы очень хорошо посидели. Пили чай с рисовыми лепешками.
– Она их съела?
– Да, целых две.
– Что-нибудь сказала?
– Что?
– Ну, что-нибудь интересное?
В кухне воцарилось молчание.
– Нет.
Потом зажужжала кофемолка. Джасмин откинулась на софе и закрыла глаза. Она чувствовала себя смертельно усталой. Может, отказаться от кофе и залезть в мамину постель да поспать пару часиков? Но мать уже входила в комнату с двумя чашками дымящегося кофе и подносом подсушенных лепешек. Она потрепала Джасмин по плечу.
– Расслабься, все пройдет. Помню, какой ты была в ее возрасте. Кошмар.
– Ну, такой я никогда не была.
– Да, ты была толстой.
Джасмин заела это замечание сухой лепешкой, в которой не было ни молока, ни пшеницы, ни вкуса.
Дэниел поскреб шею. Этот его «один разик» обратился в тринадцать. Тринадцать раз за неделю. Он приподнял бровь, дивясь самому себе. Он и не думал, что до сих пор способен на такое. Но до чего же он устал! Устало тело. Устала голова. И врать он тоже устал. Он врал всем – Джасмин, своим студентам, когда, опоздав на занятия, он пробормотал что-то невнятное про транспорт, а на самом деле развлекался с Тиной в своем кабинете. Он заметил, что студенты уже в курсе. Особенно после того, как Тина с всклокоченными волосами скользнула в класс следом за ним. Он врал Карим, друзьям, господи, он даже Тине наврал – сказал, что не смог к ней приехать из-за того, что машина не завелась, а на самом деле остался дома потому, что Джасмин попросила его помочь перевезти из бакалеи двенадцать бараньих туш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72