Мэри. Джасмин надеялась, что он сумеет убедить Гарретта изменить свое мнение. А может, продаст ее идею другому издателю. Правда, рядом с Генри ей всегда было неуютно. Он «вел себя так, что она чувствовала себя пигмеем на фоне его выразительного и доходного литературного таланта. Ей казалось, что, если она, боже сохрани, напишет что-нибудь путное, что станет продаваться, он запросто сможет утопить ее в пруду за своим домом.
– Заходи, Генри.
– Я вижу, твои пионы в последних судорогах гидролакадии.
– Прости, не поняла?
– Умирают от жажды.
Вручив ей свой зонтик, он прошествовал в дом. Джасмин с почтительностью приняла зонтик и положила на лучший стул в прихожей.
– Проходи, проходи, я так рада, что ты пришел.
– У меня всего час.
– Конечно, конечно. Ты такой занятой человек.
Проводя Генри в оранжерею через кухню, Джасмин приоткрыла дверцу духовки. Ноздри Генри затрепетали.
Он уселся в плетеное кресло.
– Аперитив? – спросила Джасмин.
– Давай.
– Бокал «Пуйи фюме»? Или, может, белого вина с содовой? Или хересу?
– Скотч с водой.
– Прекрасная мысль.
Он откинулся в кресле, вытащил пачку «Лаки Страйк» без фильтра и закурил. Его тощая физиономия скрылась в клубах дыма. Не говоря ни слова, Генри взял стакан.
– Тебе, наверно, интересно, для чего я тебя попросила…
– Слыхал про твою блестящую идею.
– Ну… да.
– Бешеная конкуренция среди этих поваренных книг. Жизнь бы положил, чтобы понять почему.
– Мне кажется, я могла бы внести свой вклад…
– Не напрягайся, я не агент. Но мог бы посоветовать, как это лучше проделать. А то у тебя на лбу крупными буквами написано отчаяние.
Джасмин покраснела до самых кончиков напедикюренных ногтей.
– Начнем с супа?
Генри с натугой поднялся из кресла, потащился на кухню и плюхнулся за стол, который Джасмин украсила цветными итальянскими салфетками и ковриками под горячее. Он, как маленький, заложил салфетку за воротник, отхлебнул огромный глоток изысканнейшего шардонне, которое Джасмин купила по такому случаю, и запил его остатками скотча.
Джасмин ложкой подцепила фаршированный помидор, положила его в глубокую плошку и сверху залила супом. Поставила плошку перед Генри и стала ждать. Генри попробовал суп, потянулся за солонкой, щедро посолил и принялся хлебать, не дожидаясь Джасмин.
– Мне кажется, я могла бы написать действительно хорошую книгу.
– А вот это совершенно никого не волнует. Люди получают контракты на принципиально других основаниях. Реальные ценности не имеют никакого значения. Единственно важная вещь – то, как тебя воспринимают. Вот над чем тебе надо работать. Над отношением к тебе публики.
Он зачерпнул песто. Джасмин замерла, ожидая восторженной улыбки на его лице. Вместо этого он опять потянулся к солонке.
– И как я должна над этим работать?
– Надо определить позицию. Связи с общественностью. Телефонные звонки. Люди этого не делают. Они убедили себя в том, что этим должен заниматься кто-то другой. Мол, они художники, а не рекламные агенты. И если есть на свете Бог – а его, разумеется, нет, – то он сделает так, что все увидят их достоинства. Поэтому они сидят и, как наивные школьницы, ждут у моря погоды. Очень печальная картина. А есть и другие – не способнее табуретки, зато кого хочешь убедят, что эта работа именно для них. И не только убедят, а еще и притворяться станут, будто не хотят за нее браться, чем еще больше набьют себе цену.
Он бросил ложку в тарелку и вытер жирный подбородок. Джасмин поставила перед ним следующее блюдо – хрустящую, истекающую соусом из козьего сыра куриную грудку с гарниром из паровых овощей. Он ткнул вилкой в соус.
– Это что?
– Козий сыр.
– Вижу.
– Ты не любишь козий сыр?
Генри пожал плечами и начал лениво ковырять овощи.
– Может, хочешь сандвич?
– А салями есть?
– Да. Салями, ветчина, еще осталась индейка и сыр – швейцарский и чеддер.
– Звучит неплохо.
Она убрала со стола оскорбительное для его вкуса блюдо, слазила в холодильник и вернулась с огромной банкой горчицы и бутылью майонеза. Генри одобрительно рыгнул. Джасмин подумала про себя, что груши лучше не подавать, а накормить его ванильным мороженым.
– Связи с общественностью, говоришь?
Генри сосредоточенно прожевал кусок, горчичные пузыри исчезли с его губ.
– Говорю тебе, не надо никого умолять. Веди себя так, будто ты выше этого. Что ты одолжение делаешь, соглашаясь на работу.
– Но они меня ни в грош не ставят.
– Помнишь школу и самого популярного в ней парня? Если бы он дал тебе отставку, а ты бы все милочкой да душечкой увивалась вокруг, удалось бы тебе его захомутать?
– Да, пожалуй, ничего бы не вышло.
– А вот девица, которая заполучила бы его, оставалась бы с ним до тех пор, пока не отхватила бы себе другого, из колледжа.
– Ты хочешь сказать, что я должна пойти к Гарретту и заявить: «Знаешь, ты меня всерьез не принимал, но ты мне тоже не очень-то нужен. Я собираюсь прорваться в „Даблдэй"»?
– И будешь не первой.
– Безумие какое-то.
– Тогда поступай как знаешь. Что ты собираешься делать? Послать ему домашних пирожков и приложить сентиментальную записочку?
Джасмин отодвинула свой бокал. Ее планы рушились на глазах.
– Я думала, есть более легкий, прямой путь.
– Это тебе не детский сад, дорогуша. Будешь послушно стоять в углу – ничего не дождешься. Что у нас на десерт?
– Домашнее ванильное мороженое в шариках с шоколадно-ореховым соусом.
– Вот это да! Ты хочешь, чтобы я со стула не встал?
Он передал ей свою тарелку и потер руки в предвкушении.
– Что касается меня, я бы тебя напечатал… – и когда Джасмин поставила перед ним мороженое, закончил фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72