– Нэвилль!
Вскочив с крыльца, он, спотыкаясь, вбежал в дом, захлопнул за собой дверь и дрожащими руками заложил засов.
Какое-то время он выходил на крыльцо, как только пес заканчивал свою трапезу. И всякий раз, едва он выходил, пес спасался бегством. Но с каждым днем его бегство становилось все менее и менее стремительным, и вскоре пес уже останавливался посреди улицы, оборачивался и огрызался хриплым лаем. Нэвилль никогда не преследовал его, но усаживался на крыльце и наблюдал. Таковы были правила игры.
Но однажды Нэвилль занял свое место на крыльце до прихода пса и остался сидеть там, когда пес уже появился на другой стороне улицы.
Минут пятнадцать пес подозрительно крутился на улице, не решаясь приблизиться к пище. Нэвилль отодвинулся от мисок как можно дальше, стараясь неподвижностью внушить псу свои добрые намеренья. Но, задумавшись, он закинул ногу на ногу, и пес, испуганный резким движением, метнулся прочь.
Нэвилль перестал шевелиться, и пес снова стал медленно приближаться, неустанно перемещаясь по улице взад-вперед и переводя взгляд то на миску с едой, то на Нэвилля, и обратно.
– Ну, иди, малыш,– сказал Нэвилль,– поешь. Это для тебя, малыш. Ты же хороший песик.
Прошло еще минут десять.
Пес был уже на лужайке и двигался концентрическими дугами, длина которых все сокращалась. Он остановился. И медленно, очень медленно, переставляя лапу за лапой, стал приближаться к чашкам, ни на мгновенье не спуская глаз с Нэвилля.
– Ну вот, малыш,– тихо сказал Нэвилль.
На этот раз от звука его голоса пес не вздрогнул и не сбежал. Но Нэвилль все же сидел неподвижно, следя, чтобы не спугнуть пса малейшим неожиданным жестом.
Пес крадучись приближался к тарелкам. Тело его было напряжено как пружина, малейшее движение Нэвилля готово взорвать его.
– Вот и хорошо,– сказал Нэвилль псу.
Вдруг пес метнулся к мясу, схватил его и рванулся прочь, через улицу. И вслед хромоватому псу, изо всех сил спасающемуся бегством, несся довольный смех Нэвилля.
– Ах ты, сукин сын,– с любовью проговорил он.
Он сидел и наблюдал, как пес ест. Улегшись на пожухлую траву на другой стороне улицы, пес, не сводя глаз с Нэвилля, налегал на гамбургер.
Вкушай,– думал Нэвилль, глядя на пса,– теперь тебе придется обходиться собачьими консервами, я больше не могу себе позволить кормить тебя свежим мясом.
Прикончив мясо, пес снова перешел улицу, но уже не так опасливо. Нэвилль продолжал сидеть неподвижно, ощущая внезапно участившийся пульс и чувствуя, что волнуется. Пес начинал верить ему, и это повергало его в какой-то трепет. Он сидел, не сводя глаз с пса.
– Вот и хорошо, малыш,– услышал он собственный голос. – Запей теперь. Здесь твоя вода. Хороший песик.
Счастливая улыбка неожиданно озарила его лицо, когда он заметил, как пес приподнял свое здоровое ухо. Он слушает! – восхищенно подумал он. – Он слышит и слушает меня, этот маленький сукин сын!
– Ну, иди, малыш,– он рад был продолжать этот разговор,– попей теперь водички, молочка. Ты хороший песик, я не трону тебя. Вот, молодец.
Пес приблизился к воде и стал осторожно лакать, вдруг поднимая голову, чтобы оглянуться на Нэвилля, и снова склоняясь к чашке.
– Я ничего не делаю,– сказал псу Нэвилль.
Он никак не мог привыкнуть к странному звучанию собственного голоса. Не слыша своего голоса почти год, к нему трудно было привыкнуть. Год в молчании – это много.
Ничего, когда ты поселишься у меня,– думал Нэвилль,– я, наверное, напрочь заговорю твое пока еще здоровое ухо.
Пес допил воду.
– Иди сюда,– сказал Нэвилль, призывно похлопав себя по ляжке,– ну, иди.
Пес удивленно посмотрел на него, снова, поводя своим здоровым ухом.
Что за глаза,– подумал Нэвилль,– что за необъятное море чувств в этих глазах. Недоверие, страх, надежда, одиночество,– все в этих огромных карих глазах. Бедный малыш.
– Ну, иди же, малыш, я не обижу тебя,– ласково сказал он.
Нэвилль поднялся – и пес сбежал. Постояв, глядя вслед убегающему псу, Нэвилль медленно покачал головой.
Дни шли. Каждый день Нэвилль сидел на крыльце, дожидаясь, пока пес поест, недвижно. И пес уже почти без опаски, уже почти смело приближался к своей тарелке и чашкам, уже с уверенностью, с видом пса, сознающего свою победу над человеком.
И каждый раз Нэвилль беседовал с ним.
– Ты хороший малыш. Кушай свою еду, кушай. Ну что, вкусно? Конечно, вкусно. Это я кормлю тебя, я твой друг. Ешь, малыш, все в порядке. Ты хороший пес,– он бесконечно хвалил, подбадривал и наставлял, стараясь наполнить перепуганное сознание пса своими ласковыми речами.
И всякий раз Нэвилль садился чуть-чуть ближе к мискам, пока не настал день, когда он мог бы протянуть руку и дотронуться до пса, если бы чуть-чуть наклонился. Но он не сделал этого.
Я не должен рисковать,– сказал он себе. – Я не могу, не хочу, не должен спугнуть его.
Но как трудно было удержаться. Он буквально чувствовал зуд, руки его горели желанием дотянуться до пса и погладить его по голове. Желание любить и ласкать пыталось овладеть его разумом, а этот пес,– о, это был такой пес! – восхитительный до безобразия! В ходе длительных бесед пес привык к звуку голоса и теперь даже не оглядывался, когда Нэвилль начинал говорить.
Пес теперь появлялся и уходил неторопливо, изредка свидетельствуя свое почтение с другой стороны улицы хриплым кашляющим лаем.
Теперь уже скоро,– сказал себе Нэвилль. – Скоро я смогу погладить его.
Дни шли, становясь неделями, и каждый час означал для Нэвилля сближение с его новым приятелем.
Но вот однажды пес не пришел.
Нэвилль чуть не свихнулся. Он так привык к этим визитам, что вокруг них теперь строился весь его распорядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52