Проклятье! – где-то внутри него клокотала ярость. – Я этого так не оставлю!
Он заставил себя сесть. Напряжение и дрожь не отступали, и ему долго пришлось успокаивать себя.
О, милостивый Боже! Что со мной происходит,– думал он,– ухватившись за догадку, я начинаю паниковать, когда оказывается, что она не может в ту же секунду все мне объяснить. Наверное, я схожу с ума.
Он потянулся за бокалом, который теперь оказался кстати. Держа в руке бокал, он успокаивал себя, пока рука не перестала дрожать.
– Все в порядке, мой мальчик. Будь терпелив. Скоро к тебе придет твой Санта Клаус со своими замечательными ответами. И ты перестанешь казаться себе Робинзоном, немного чокнутым мистером Крузо, брошенным в одиночестве на необитаемом острове ночи, окруженном океаном смерти.
Вволю посмеявшись, он окончательно успокоился.
А что, неплохо. Ярко, сочно. Последний в мире человек – почти что Эдгар Гест.
– Вот так-то лучше,– сказал он себе. – А теперь в кровать. Ты больше не выдержишь. Твои эмоции разорвут тебя на куски и разбросают во всех направлениях. Да, с этим у тебя неважно…
Для начала надо раздобыть микроскоп, первым делом,– повторял он себе, раздеваясь перед сном,– надо раздобыть микроскоп. И это будет первый шаг.
Он убеждал себя, пытаясь преодолеть сосущую под ложечкой нерешительность, странно уживающуюся с безумным, беспорядочным желанием броситься в это исследование с головой, заняться им прямо сейчас.
Он знал, как надо действовать: спланировать один следующий шаг, и только. Жажда деятельности раздирала его настолько, что он почувствовал себя больным, но продолжал твердить про себя: “Это будет первый шаг. Первый шаг, черт бы тебя побрал. Это – первый шаг”.
Он рассмеялся в темноту, возбужденный ощущением предстоящей работы.
Только одну еще задачу позволил он себе перед сном. Укусы, насекомые, передача инфекции от человека к человеку – достаточно ли всего этого для той чудовищной скорости, с которой шла эпидемия?
Он так и заснул, размышляя над этим. А около трех часов утра его разбудила бушевавшая пыльная буря. И внезапно в его подсчетах все встало на свои места.
11
Первое его приобретение, конечно, никуда не годилось.
Механика была настолько безобразной, что любое прикосновение сбивало настройку. Подача была разболтана, так что разные детали ходили вразнобой и наперекосяк. Зеркало слабо держалось в шарнирах и потому все время уходило из правильного положения. Кроме того, не было посадочных мест для конденсатора или поляризатора. Объектив был только один, без карусельки, и его приходилось выкручивать каждый раз, когда требовалось сменить увеличение. А прилагавшиеся объективы были отвратительного качества.
Разумеется, он ничего не понимал в микроскопах и взял первый попавшийся.
Через три дня он швырнул его в стену, замысловато выругался, растоптал то, что осталось цело, и вымел вместе с мусором.
Успокоившись, он отправился в библиотеку и взял книгу по микроскопам.
В следующий выезд он вернулся только после того, как отыскал приличный инструмент: с каруселькой на три объектива, обоймой для конденсатора и поляризатора, хорошей механикой, четкой подачей, с ирисовой диафрагмой и хорошим комплектом оптики.
– Вот еще один пример,– пояснил он себе,– как глупо выглядит недоучка, рвущийся к финишу.
– Да, да, да. Разве я возражаю…
Но с большим трудом он заставил себя потратить время на то, чтобы освоиться со всей этой механикой.
Намучившись с зеркалом, он наконец научился ловить лучик света и направлять его в нужную точку за считанные секунды. Он освоился с линзами и объективами, ловко подбирая нужную силу от одного дюйма до одной двенадцатой. Он учился наводить, поместив в поле зрения кусочек кедровой смолы, и, опуская объектив, не однажды промахивался, так что сломал таким образом полтора десятка препаратов.
За три дня кропотливого, напряженного труда он научился виртуозно манипулировать тысячей зажимов, рукояток, микровинтов, диафрагмой и конденсором так, что в кадр попадало ровно столько света, сколько надо, и изображение было почти идеальным. Таким образом он освоил все готовые препараты, которые у него были.
Он никогда не подозревал, что у блохи такой богомерзкий вид.
Гораздо труднее, как выяснилось впоследствии, было готовить препараты самому.
Несмотря на все его ухищрения, ему не удавалось избежать попадания на образец частиц пыли. Поэтому под микроскопом всякий раз оказывалось, что он приготовил для изучения груду валунов.
Это было особенно трудно, поскольку пыльные бури продолжались, случаясь в среднем каждые четыре дня. Пришлось соорудить над приборным столом колпак.
Экспериментируя с препаратами, он старался приучать себя к порядку и аккуратности. Он обнаружил, что поиски затерявшегося инструмента не только тратят время, но и препарат за это время покрывается пылью.
Сначала неохотно, но затем все с большим и большим восторгом он определил все по своим местам. Предметные и покровные стекла, пипетки, пробирки, пинцеты, чашки Петри, иглы, химикалии – все было систематизировано, все под рукой.
К своему удивлению, он обнаружил, что постоянное поддержание порядка доставляет ему удовольствие. Что ж, в конце концов, во мне течет кровь старого Фрица,– однажды с удовольствием отметил он.
Затем у одной из женщин он взял кровь. Не один день потребовался ему, чтобы правильно приготовить препарат. В какой-то момент он даже решил, что ничего не выйдет.
Но на следующее утро, словно между делом, как событие, ровно для него ничего не значащее, он поместил под объектив тридцать седьмой препарат крови, включил подсветку, установил зеркало и окуляр, подстроил конденсор и диафрагму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52