иногда он бубнил себе под нос что-то явно оскорбительное. Пиринджер относился к этому словесному артобстрелу с полным спокойствием, продолжая демонстрировать свое неколебимое обаяние. Айзенменгер поймал себя на том, что подобное присутствие духа вызывает у него восхищение и в то же время чем-то его тревожит. В самообладании Пиринджера было что-то противоестественное – оно могло быть вызвано или психическим заболеванием, или нездоровым подавлением собственных эмоций, а Айзенменгер по собственному опыту знал, что загнанный внутрь стресс приводит позднее к непредсказуемым реакциям.
После собрания, лучась улыбкой, к нему подошла фон Герке:
– Я понимаю, что вам все это показалось скучным, но подобные вещи надо решать. Ну, по крайней мере, вы со всеми познакомились. Я и не надеялась, что Адам успеет вернуться.
– Да нет, все нормально, – вежливо ответил Айзенменгер. – Поскольку мне предстоит провести здесь ближайшие три месяца, надо знать, кто, что и когда будет делать.
Алисон помрачнела.
– Три это как минимум, а может быть, и больше. Виктория все еще нездорова.
И снова это прозвучало полным диссонансом по отношению к его воспоминаниям. В медицинской школе Виктория производила впечатление жизнерадостного и бодрого человека, не подверженного стрессам.
– Был какой-то конкретный повод? – спросил он.
В эпоху повальных судебных разбирательств врачи стали новой мишенью адвокатов, вчинявших им иски о нанесении физического ущерба; Айзенменгер и сам пару раз оказывался в поле их зрения.
– Да нет. – Фон Герке удрученно покачала головой.
Кабинет Гомера был таким же маленьким, как и у остальных старших офицеров, однако царившая в нем чистота и отсутствие украшений делали его больше, так что некоторые посетители даже недоумевали, почему старший инспектор Гомер заслуживает большего пространства, чем суперинтендант. Все, что можно было убрать, было убрано в коробки, футляры или ящики картотек. Ручки и карандаши были расставлены в два стакана – ручки с колпачками отдельно, карандаши, отточенные до молекулярной остроты, – отдельно. Ровно в центре стола высилась одинокая стопка разлинованной бумаги. Единственной уступкой человечности являлась фотография на безупречно чистом подоконнике, на которой был изображен Гомер и старший констебль, поздравлявший его с захватом серийного насильника, что способствовало выработке позитивного отношения к правоохранительным органам. Какие-либо изображения членов семьи отсутствовали.
У Райта не было собственного кабинета, и ему приходилось обходиться столом в большой комнате, где располагались все остальные младшие чины департамента уголовного розыска столичной полиции. Впрочем, отсутствие пространства не помешало Райту создать на своем столе кавардак, которым можно было бы заполнить два таких кабинета, как у Гомера. Стол был завален стопками переполненных папок, обрывками бумаги, картонными упаковками, ручками, карандашами и газетами разного вида и давности, которые громоздились вокруг монитора и клавиатуры (системный блок был сослан на пол). Если Райту требовалось написать что-либо от руки, ему приходилось класть бумагу себе на колени, что делало его почерк еще неразборчивее и вызывало еще большее раздражение у его низкорослого начальника. Гомер неоднократно приказывал Райту ликвидировать беспорядок на столе, однако это никогда не вело к кардинальным переменам и сводилось лишь к временным и частичным улучшениям, вследствие которых небольшие участки мертвенно-бледной столешницы начинали получать солнечный свет.
Лишь во время проведения крупных расследований Райт большую часть времени проводил в кабинете Гомера, да и тогда его присутствие было строго регламентировано: он исполнял обязанности писца и тренажера, на котором Гомер отрабатывал все варианты своей версии. Естественно, что у Гомера всегда была своя версия с большой буквы «В», которая давала ему пищу для размышлений. Она возникала сразу же, ее долго разрабатывали, обдумывали, а потом она нередко рассыпалась, и на ее место с захватывающей дух скоростью приходила другая.
Райт давно уже понял, что жизнь с Гомером – это все равно что езда на скоростном поезде, машинист которого страдает циститом.
Как и просил Гомер, он вытащил все старые папки по делу Мелькиора Пендреда и теперь делал из них подробные выписки на колене, так как его стол оказался заваленным еще больше, чем всегда. Теперь до Райта дошло, почему Гомер пришел в такое возбуждение, хотя им и предстояло еще разрешить немало проблем. Он сидел в кабинете Гомера, расставив пластиковые ящики с папками вдоль его стола.
– Ну? Мы ничего не упустили? – осведомился Гомер.
Райт не сразу сообразил, искренне он спрашивает или просто провоцирует, поэтому предпочел ничего не отвечать и ощутил легкое облегчение, когда Гомер продолжил:
– Я ведь не ошибся? Это убийство точно такое же, как те?
Райт сидел перед столом Гомера, крепко держа записи обеими руками. По участку давно ходила шутка, что, когда Гомер сидит за столом, ноги у него не достают до пола, однако это не соответствовало действительности, и Райт со своего места теперь видел, что кончиками пальцев он до него достает.
– Похоже на то, сэр.
Райт никогда не читал Ивлина Во, но если бы прочитал, то наверняка смог бы оценить его юмор, ибо его немногословная фраза предполагала полное согласие, хотя на самом деле он был согласен лишь отчасти. Гомер, впрочем, редко слушал Райта и никогда не вникал в его слова.
– Похоже? Да они идентичны, не говоря уже о жертве. Дженни Мюир, в девичестве Педжет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118