Алина высокого роста, а рукава можно подвернуть. Она бурно протестует: так она умрет от жары, и вид нелепый, и цвет ей не нравится, но наконец сдается. Времени уже опасно много, Алина уже обута и причесана, все, похоже, готово, и адвокат открывает дверь квартиры, чтобы выходить, но она останавливает его: прежде ей надо поговорить с ним с глазу на глаз.
– Они уже поговорили, когда события настигли их и стало ясно, что у них нет иного жизненного выбора, кроме бегства. Ободренный критичностью ситуации, адвокат открыл Алине свою великую любовь, и она ответила спокойным взглядом серых глаз, сказавшим ему, что она знала обо всем с самого начала. Тогда он предложил ей жить вместе в Мексике, и она согласилась.
Йела, в шляпе, обходит гостиную с кувшином воды, в последний раз поливая растения, а они вдвоем закрываются в спальне.
– Я хочу, чтобы вы ясно понимали, доктор, – я уезжаю с вами в Мексику, потому что я очень вас уважаю и потому что на карту поставлена жизнь моего ребенка, но я по-прежнему люблю Мани Монсальве.
– Не беспокойся. Я буду так любить твоего ребенка, что тебе ничего не останется, кроме как полюбить меня.
В начале второго часа ночи, адвокат Мендес торжественно въезжает в аэропорт: с одиннадцатью чемоданами (двенадцать вместе с его собственным), старухой в шляпе и беременной в зимнем пальто. Немногочисленные пассажиры сонно бродят по обширным помещениям, разглядывая в витринах вещи, которые они не собираются покупать, они двигаются медленно, словно ждут опоздавших невесть на сколько самолетов. Алину охватывает уныние, оно – в холодном свете, струящемся из неоновых трубок, и в запахе набитых вчерашними окурками пепельниц, и она вдруг понимает: это час отъезда тех, кто не стремится вернуться, тех, кого некому проводить.
Мендес улаживает формальности у стойки «Авианки» – предъявляет билеты, паспорта, справки об уплате выездных пошлин; оплачивает лишний вес багажа – и преодолевает каждую процедуру со вздохом облегчения, словно это и есть последнее препятствие, смертельная ловушка, едва не заставившая их опоздать на самолет. Они сразу проходят в предпосадочный зал, более замкнутое и не такое большое помещение, где, по расчету адвоката, меньше риска.
Атмосфера вполне спокойная, немногие звуки доносятся до них глухо, издалека. Несколько пассажиров покорно сидят в креслах, вцепившись, словно их подстерегают воры, в свои чемоданы; они вяло разгадывают нерешаемые кроссворды, и на их физиономиях написано, что нет у них пристанища в целом мире. Алина, бледная, смиряет свою тревогу, разглядывая духи в киоске duty-free. Адвокат наблюдает за ней: бледность и пальто словно переносят ее в иное пространство, в другую эпоху, она похожа на актрису, играющую в каком-то забытом фильме.
– Все-таки некоторых вещей я не понимаю. Как удалось Мендесу и Алине добраться живыми до зала посадки?
– Исключительно по милости случая. Каких только деталей в механизме безопасности не предусмотрел Мендес, и все дали сбой в решающий час. Чтобы Алина могла, не возбуждая подозрений, выйти из квартиры со всей поклажей, был распущен слух, что она переезжает к одной из своих сестер. Но сестра с мужем не явились, как было условлено, ко времени мнимого переезда, – они струсили. Для поездки в аэропорт Мендес заполучил у одного своего друга из правительства бронированный автомобиль, на случай нападения со стрельбой. Но вышло то, что и должно было выйти: машина оказалось настолько бронированной, что имела непомерный вес и застревала на подъемах, и пришлось возвращаться назад и искать, изрядно петляя, более пологую дорогу. Но и это было еще не все. Мендес заранее условился, чтобы в аэропорту сотрудник службы безопасности упростил им формальности и помог сразу пройти в предпосадочный зал. Нужный человек был на месте, все сделал и исчез. Чего не знал Мендес, так это того, что этот самый агент поставлял информацию Мани Монсальве. Так что если они были живы, то благодаря решению Мани действовать лично – он передал своим людям приказ не вмешиваться. Вот мы и видим, что все было, как всегда: они оставались в живых по воле случая. Попросту не настал их час – и никто не умирает ни минутой раньше или позже.
Легкое шевеление ветерка на затылке дает толчок нервозности Мендеса. Поначалу он чувствовал, что все идет хорошо, но сейчас его преследует ясное ощущение, что враг за спиной. Он уже испытывал подобное раньше: это – безошибочный сигнал тревоги, уже не раз спасавший ему жизнь, звуча в ушах резким зуммером на той самой частоте, как он его слышит теперь.
Он пытается добиться, чтобы стюардессы пропустили их в самолет раньше времени, но те отказываются.
– Тамеще убирают, – говорят они. И добавляют: – Не волнуйтесь, мы сейчас пригласим на посадку, – но Мендес слышит только свой внутренний сигнал тревоги, он звучит все громче и становится оглушительным. Не раздумывая больше, он хватает под руки Алину и Йелу – они протестуют, не успев взять свою ручную кладь, – бежит с ними бегом, почти волоча их по воздуху, и вталкивает их в коридор, ведущий к самолету, несмотря на попытки служащих авиакомпании преградить им путь.
Переход этот представляет собой длинную, темную кишку, продуваемую пронизывающими сквозняками. Они бегут сквозь нее, сцепившись руками, словно нелепое и неловкое шестиногое насекомое, что беспорядочно мечется, убегая от подступающего огня. Бег утомляет женщин, их тяжесть возрастает, они непомерным грузом висят на руках у Мендеса, устремившего взор к той открытой освещенной двери, что ждет их в конце, на расстоянии пятидесяти шагов – пятидесяти шагов между «прежде» и «потом» – Мендес призывает на помощь какую-нибудь центростремительную силу, что протащила бы их к выходу из туннеля:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82