На брачное ложе, подаренное Нарсисо, он забирается лишь время от времени, на несколько минут – их едва хватает на то, чтобы наскоро взять жену, войти в нее неглубоко, в молчании, скорей для проформы, чем для удовольствия.
А теперь и этого нет. Зато Арканхелю он велел покинуть его принудительное заточение, и держит его при себе. Тем же непререкаемым тоном, каким раньше он распорядился содержать его взаперти, Нандо вдруг предоставил ему относительную свободу, чтобы иметь его под рукой постоянно.
– Что же засело в головах у обоих, Нандо и Арканхеля, – прямо мания! – так, что они позабыли обо всем на свете?
Имя. Это имя – Хольман Фернели.
Когда агенты доставили Нандо первые сведения об убийстве Нарсисо, одна вещь привлекла его внимание. Вечером накануне убийства телефонная станция зарегистрировала звонок из дома Мани Монсальве в приемную отеля «Нанси», какому-то Хольману Фернели.
Так Нандо впервые услышал это имя. Ему принесли его написанным на клочке бумаги, и он громко прочел его вслух.
– Как это читается: Ольман или Хольман? – спросил он.
Когда он услышал его во второй раз, оно донеслось истошным воплем из подвалов, раскатившимся по всему дому. Пташка Пиф-Паф вырвал это имя у одного из приспешников Монсальве, захваченного живым, старикана по кличке Дохлая Муха. Его накрыли в подштанниках в доме одной девахи, взяли за жабры, бросили в подвалы и пытали, пока он не заговорил.
– Он указал на Ференели как на непосредственного исполнителя убийства, который действовал против воли Мани.
– Значит, Дохлая Муха подтвердил догадку Северины?
– Да. Говорят, Нандо Барраган лично спустился в подвалы, чтобы услышать это признание своими ушами. И тогда его великое горе стало меньше вполовину: он все так же страдал из-за смерти Нарсисо, но успокоился по поводу предательства Мани. И еще говорят – зато его великий гнев нисколько не уменьшился, но уж теперь был направлен против одного человека: Хольмана Фернели.
Кто такой Фернели? Нандо и Арканхель посвящают себя документированию его жизни и приключений с патологической дотошностью коллекционеров. Информацию они получают от крупных чиновников в обмен на виски. Они тасуют так и этак фотографии и данные, но не понимают престранного типа, предстающего перед их взором.
– Впервые за всю эту войну Баррагана убил не Монсальве. А какой-то Фернели. Неизвестный. Нандо был не в состоянии этого понять. Он упорно не верил в это, словно нарушение дня «зет» и взрыв гранаты не были оттисками личной печати с именем и фамилией пришельца Чужака.
Дело Хольмана Фернели включает дезертирство из армии, связи с партизанами, деятельность в роли военного советника. Перед черными очками Нандо проходит ряд фотографий: вот Фернели за решеткой, вот он салютует свастике, вот он распевает гимны на фоне серпа и молота. Вот он получает премии за заслуги и выигрывает велопробеги. На одних снимках он белобрыс, на других черняв, тут кучеряв, там брит наголо, тут он потолще, а там потощей. Его облик меняется, словно у хамелеона, за исключением одного – он неистребимо безобразен: какую бы маску он ни нацепил, смотреть на него все равно противно.
Арканхель, отрешенный, будто он раскладывает бесполезный пасьянс, располагает фотографии на столе рядами и окидывает их своим мягким, кротким взглядом, созданным, чтобы любоваться закатами.
– Этот человек светловолос, левша, молчалив, нос у него сломан, глаза больные, рост метр восемьдесят, – говорит он через некоторое время со сдержанной уверенностью, которую Нандо и другие оставляют без внимания, принимая за недомыслие.
Агентурные сведения называют Фернели агентом ЦРУ или КГБ, профсоюзным лидером, организатором забастовок. Досье говорят о нем как о специалисте по взрывчатым веществам, прошедшем обучение у ультраправых в Израиле, но и как об артиллеристе с дипломом Гаванской школы подрывников. Из старых газетных вырезок можно узнать о его участии в штурме казарм, ограблениях банков, похищениях миллионеров. Под его личными письмами стоят подписи: Хольман, и Алирьо, и Джимми, и Красавчик, и Тощий.
Кто же он такой, в самом-то деле, этот Хольман Фернели? Нандо Баррагану постепенно это становится ясным. Он подводит итог:
– Хольман Фернели – жалкий сукин сын.
Мешанина судебных дел, противоречивых сведений, иностранных названий крутится каруселью в голове Нандо. В голове у человека, никогда не выезжавшего из своей страны, у того, кто не решается летать самолетом, кто не говорит как следует даже на родном языке. На черта ему эти свастики, эти серпы и молоты, ему, прирожденному лидеру, простому бандиту, вождю людоедского племени. Чтобы начать охоту на убийцу своего брата, ему нужны важные детали его жизни. Что он любит есть, с кем спит, кого боится. Но никто не говорит ему этого, потому что никто этого не знает.
Перед рассветом, когда все удаляются на отдых, и Арканхеля, сидящего в кресле, смаривает сон, Нандо слышит первое щебетание попугайчиков и невесомые шаги Северины – она ходит от клетки к клетке, разнося семечки для канареек, кусочки банана и апельсиновые дольки. Тогда он скребет свою огромную голову и с нежностью вспоминает те времена, когда война с Монсальве была всего лить чередой скандальных перестрелок между парнями, где выстрелов было куда больше, чем ран. Он тоскует по прежней эпохе, развеселой и богемной, когда вражда изъяснялась строчками песен: Нарсисо Лирик сочинял задиристые куплеты против Монсальве, а Монсальве, не имея такого дара, нанимали за плату музыкантов, чтобы те отвечали на оскорбления еще более тяжкими.
– Весь Город знал их песенные поединки, происходившие по праздникам и в часы серенад, и одна фирма грамзаписи выпустила долгоиграющую пластинку с подборкой лучших из этих песен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82