– Эллен, это вы дали ему…
– Вы же знаете, что я не могу открывать моих источников.
– Это заговор, Эллен. Мне ничего не известно. Я даже не знал, что мне принадлежит больше, чем одна акция, на которой я расписался сегодня утром.
– Вы не знали, что вам принадлежит три миллиона акций «Кавказ-Нефтегазодобыча»?
– Господи, Эллен, и вы туда же! Просто скажите, откуда у вас эти бумаги, и…
Встав, Георгий заставил меня умолкнуть, его деревянный стул скрипнул от облегчения.
– Хватит! – Он заткнул револьвер за ремень полотняных штанов. – Посмотрим, насколько твои богатые друзья хотят получить тебя назад.
За спиной я услышал возмущенное бормотание заложников и ни в чем не мог их винить. Даже мне было ясно, как это выглядит со стороны. Это был не лучший мой час. С каждой минутой я производил все менее и менее внушительное впечатление. Георгий направился к двери, и Эллен вскочила пойти за ним следом. Проходя мимо моего стула, она на секунду остановилась.
– Простите, Марк, я просто делаю свою работу.
– Как скажете.
Она пошла за Георгием, и я повернулся со стулом посмотреть им вслед. У двери Георгий остановился.
– Извини. Ты тоже.
– Что? – взвизгнула она.
– Ты тоже останешься. Так надо.
– Мы же договорились, Георгий. Мы же договорились, мать твою. Мы же договорились, догово…
Он пожал плечами, точно говоря: «Такова жизнь. День следует за ночью. Река спешит к морю. У меня за поясом пистолет. Ты останешься здесь».
Теперь мужчины, ждавшие в грузовиках, внесли в сарай одеяла и стальные коробы со знаком красного креста. Еще они принесли десяток штормовых фонарей. Сложив свою ношу посреди сарая, они вернулись к грузовикам, оставив Георгия одного.
– Потерпите еще немного, друзья мои.
С этими словами он запер за собой дверь. Мы слушали, как хлопают дверцы грузовиков, как кашляют дизельные моторы, и сидели молча, а шум удалялся, пока наконец его не заглушили деревья. Я опять взял со стола бумаги, надеясь, что их содержимое изменилось, но оно осталось прежним. Когда я снова поднял глаза, то увидел, что все в сарае не отрываясь смотрят на меня.
Я сказал:
– Извините?
Они покачали головами и отвернулись.
Глава тридцать третья
Все было бы много проще, если бы заложники так явно не симпатизировали своим похитителям. Они тоже считали, что «Кавказ-Нефтегазодобыча» – безобразное лицо безобразного бизнеса, и большую часть своего пленения проводили, уча детей и леча стариков в изолированных абхазских поселках северных предгорий. Они хотели вернуться домой, но были готовы подождать заключения благоприятной сделки. Мой вклад этой сделке явно не способствовал. Они избегали со мной разговаривать, а вместо этого занялись развешиванием фонарей и устройством спальных мест на тот неизвестный период времени, который еще проведут в грязном сарае, в сырой глуши, в пятистах милях от ближайшего приличного ресторана.
Эллен снизошла до разговора, но совсем не того, какой мне бы хотелось вести.
– Вы недотепа, Бассет.
– Не я же отдал ему документы.
– Не я же купила три миллиона акций.
– Меня подставили, Эллен. Как вы не понимаете? Подставили. Я не знал, что владею этими акциями. Знай я…
– Да? Значит, кому-то нужно, чтобы вас взяли в заложники?
– Да. Нет. Я хочу сказать, не знаю. Я…
– Вы недотепа, Бассет.
Разумеется, я попробовал позвонить. Часами пытался, но в ответ слышал только длинное объявление на шести различных языках, из которого понял, что никто не берет трубку, и которое предлагало оставить сообщение на автоответчике. Я оставил сообщение, потом второе и третье, каждое следующее отчаяннее предыдущего. Я попытался дозвониться до Люка. Попытался дозвониться до матери. Даже до Линн. Но всякий раз натыкался на автоответчик или звонок не проходил, потому что я ошибался, набирая длинные международные коды. Когда я позвонил Дженни в Женеву, мне ответила голосовая почта, и я получил лишь сообщение, которое всего несколько дней назад казалось таким утешительным. Теперь ее спокойный размеренный тон привел меня в ярость, ведь говорила женщина, которой не было дела до моих затруднений. Наконец я сдался, боясь посадить батарейку, ведь тогда никто не сможет со мной связаться.
Когда наступили сумерки и зажгли фонари, от которых по полу разлились озерца света, а углах древнего строения собрались кожистые черные тени, открыли ящики Красного Креста. Каждому выдали по небольшой, обернутой в целлофан упаковке размером с малоформатную книжку. На упаковке стояли опять-таки значок Красного Креста и надпись «Экстренный энергетический рацион». Я жадно вскрыл свою и тут же уронил на посыпанный соломой пол, а потом сел на корточки и закрыл глаза руками, чтобы спрятать ужас.
– Не дотягивает до вашего гастрономического стандарта, да, Бассет? – спросила с полным ртом Эллен.
– Это шоколад.
– А вы на что рассчитывали? На жареного лебедя?
– Я не могу есть шоколад.
– Господи помилуй, Бассет, сейчас не время привередничать!
– Я не привередничаю. У меня аллергия на шоколад. Должно же быть в ящике еще что-нибудь. Умираю с голоду. Должно же быть еще что-нибудь…
Но ничего больше не было.
Я ушел в угол с одеялом и на нем свернулся, обхватив руками издевательскую пустоту в желудке. Каким-то образом мне удалось заснуть.
Проснулся я перед рассветом, разбуженный низким уханьем, от которого содрогался земляной пол. Как раз когда я продирал глаза, за первой последовала вторая череда толчков, потом третья. Эллен уже проснулась и сидела недалеко от меня, вытянувшись в струнку, вглядываясь в темноту: подбородок задран, рот приоткрыт, кончик языка прижат к нижней губе – точь-в-точь настороженно принюхивающаяся кошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92