Я надрезал верхнюю корочку, и к потолку поднялся столб пара. Я попробовал несколько кусочков стейка.
– Вот дрянь!
– В чем дело?
– Подливка пресная. – Я прожевал еще кусок говядины. – И мясо недодержали.
Люк поднял руки.
– Видишь? Ресторан просто хлам. Давай признавай поражение.
– Обслуживание хорошее. Хлеб неплох. И в тесте на салфетку он получил четыре балла. А это ведь что-нибудь да значит. Передай меню.
У Люка вырвался слабый стон, эхо того воскресного много лет назад. Я выбрал филейный стейк с кровью под беарнским соусом и картофель во фритюре. К тому времени, когда заказ принесли, тарелка Люка опустела. Он хищно смотрел, как я разрезаю карамельно-коричневое мясо. Оно мягко поддалось под ножом, завернулось, открывая блестящую пурпурную внутренность. Это был фантастический стейк. Наконец-то для смерти коровы нашлась веская причина.
– Ну, видишь? – сказал я, счастливо нарезая мясо. – Я знал, что это место хотя бы на что-то годится.
– Это стейк. Тебе пожарили на гриле стейк, а ты хочешь выдать им медаль?
– Простые вещи труднее всего сделать как надо.
– Нет, не труднее. Их проще всего сделать как надо.
– Это всего лишь цинизм, Люк.
– С меня хватит. Я попрошу счет и смирительную рубашку.
Глава девятая
Позже, вернувшись к себе, я прикончил хрупкий запас «Манжари» из Ящика Порока и налил себе солидную порцию водки. Линн не было дома: она устраивала чтения для банды мрачных чешских писателей и раньше полуночи домой не вернется. Квартира была в моем распоряжении. Включив компьютер и расправившись с шоколадом, я подержал водку во рту, чтобы избавиться от последнего послевкусия на языке. Пришло время писать.
Марк Бассет представляет
Как-то я заявил в этой колонке, что поданное мне блюдо похоже на собачьи консервы, только без вкусовых добавок. Про другое я сказал, что оно, возможно, будет вкуснее на выходе из тела, чем при входе в него. Я употреблял такие выражения, как «сточные воды», «жидкий цемент» и «токсичные отбросы». Однажды я призвал привязать шеф-повара к столбу посреди рыночной площади (к любому столбу на любой рыночной площади) и закидать его порциями липкого картофельного пюре его приготовления. Другому я предложил попробовать зажарить на гриле собственные почки, чтобы посмотреть, не станет ли он относиться к злополучному органу с большим уважением. Совсем недавно я выступал за то, чтобы шеф-повара приговорили к смертной казни за преступления против пиши, в которых он повинен.
Все это я писал отчасти потому, что мне действительно были противны блюда, которые мне подавали, но в основном потому, что верил: моя работа ресторанного критика заключается в том, чтобы служить вам, читатели, – не обязательно предоставляя информацию, но неизменно развлекая. Судя по числу приходящих мне писем, у меня была веская причина полагать, что вы, как столпившиеся вокруг гильотины парижане, по достоинству оценили эти внезапные вспышки поношений.
Теперь я понимаю, что плохо служил вам. Возможно, жестокость способна на минуту нас развлечь, но это преходящее и в конечном итоге скудное удовольствие: крохотное в сравнении с наслаждением от хорошей и принятой с комфортом пиши. Я пришел к выводу, что мне следует подбирать вам побольше вкусных блюд и поменьше жестоких шуток. И потому с сего момента в этой колонке вы не встретите больше ничего негативного. Если я стану рассказывать вам про ресторан, то только потому, что там хорошо кормят. Если я буду упоминать блюдо, то только потому, что его стоит попробовать. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на низкокачественное. Я же стану выискивать для вас только алмазы в тоннах породы, а это, кстати, подводит меня к «Камере высоко подвешенных туш» в Смитфилде…
Закончил я несколькими восторженными словами про мой стейк и бычий хвост Люка. Распечатав, я накарябал сверху «Линн, прогляди, если будешь сколько-нибудь трезвой» и пошел спать. Это стало последней ресторанной рецензией, которую я написал за долгое-долгое время.
– Он тебя выгонит.
– Нет, не выгонит.
– Он тебя выгонит.
– Ты не Хантер.
– Нет, я с тобой живу, и все равно я бы тебя выгнала.
– Это в тебе говорит похмелье.
– Это говорит твоя женщина, а похмелье ей помогает.
– Почему он меня выгонит?
– Потому что твоя колонка станет скучной.
– Что скучного в хороших ресторанах?
– Ничего. Рецензии на них скучны.
– Не обязательно.
– Нет обязательно. Дело в том, каков ты сам. Ты лучше пишешь, когда с тобой случается что-то неприятное. Счастливый, ты становишься неуклюжим и нудным, во всяком случае, на бумаге.
– Может, я всегда был таким. Может, я просто научился ценить приятное.
– Это не ты, Марк. Все это на тебя не похоже.
– Может, тебе просто не нравится сама мысль, что я расту над собой…
– И что? Находишь путь к себе? Послушай, если тебе покажется, что ты переживаешь второе рождение, дай мне знать, чтобы я подстелила полотенца.
– Все извинения, которые я принес, потеряют свою цену, если я и дальше буду писать гадости. Я только создам новых жертв, у которых придется просить прощения. Какой в этом смысл?
– Ну, вот теперь мы к чему-то пришли.
– Ты это к чему?
– Ты сам сказал. Какой смысл извиняться? Ты сам задал вопрос.
– Нет, я всего лишь сказал…
– Ты сказал «какой смысл?». Я тебя расслышала, и ты прав.
– Дело… Дело в том, чтобы загладить причиненное зло.
– Нет, не в этом. Ты упиваешься извинениями. Просто опять ищешь острых ощущений.
– Опять?
– С тобой всегда так было. Ты изображаешь невозмутимость, отсутствие эмоций, но на самом деле кидаешься из крайности в крайность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92