Скорей,
вельможа или мудрец; последнее показалось киммерийцу самым
вероятным, ибо на тунике старика были вышиты магические
узоры и знаки, коими любят украшать свои одеяния колдуны.
Туника была подпоясана золотистым шнуром, и с него
свешивался знакомый кинжал - туранский клинок Конана с
витой серебряной рукоятью.
В следующее мгновение он сообразил, что сидит на
деревянном палубном настиле, лицом к высокому корабельному
фальшборту, но палуба под ним не покачивается, а, наоборот,
устойчива и надежна как земная твердь. Мачт у этого
странного судна не было совсем, однако за спинами воинов,
слева и справа, высились две башенки из прозрачного
хрусталя, сверкавшие в солнечных лучах и переливавшиеся
радужными отблесками. Из-за них Конан не видел ни бушприта,
ни кормовой части корабля и даже не мог определить, в
какую сторону он движется.
Но главное было не в этом; главное, что руки у него
оказались свободны, ноги тоже не связаны, а три солдата с
палками да короткими мечами Конана отнюдь не страшили. Он
ухватился за ременные петли и разорвал их, словно тонкие
веревки из конопли; потом дернул к себе, и два стража,
левый и правый, с грохотом столкнулись, ударились шлемами и
рухнули на палубу. Не успели они подняться, как Конан стоял
уже на ногах, и пальцы его крепко сжимали палку с песчаным
мешком. Третий из противников оказался довольно силен, но
против разъяренного киммерийца был он что лесной кот против
леопарда. Мгновение, и он лишился шлема, а затем кулак
Конана врезался ему в челюсть, такую же бледную и
безволосую, как у старика в голубом одеянии. Солдат упал,
крючконосый колдун с гортанным воплем бросился к башенке, а
Конан - к борту. Судно выглядело не маленьким, и команда
его, само собой, была побольше четырех человек; сколько же
именно, Конан совсем не желал выяснять. Бегство
представлялось ему самым лучшим выходом.
Итак, он подскочил к борту, слегка загибавшемуся внутрь
и доходившему ему до груди, и вознамерился единым махом
перелететь через него. Однако взгляд, брошенный на море,
заставил Конана остолбенеть. Море плескалось, как и
положено, внизу, но до него было две, три или все четыре
тысячи локтей; между морем и кораблем плыли облака, едва не
задевая огромные неподвижные крылья, торчавшие там, где у
обычных судов располагалась гребная палуба. Зрелище это
настолько поразило Конана, что он не сразу услышал звон
металла и резкие слова команды. Потом эти воинственные
звуки все же заставили его обернуться. На самом верху одной
из башен стоял воин в богатых доспехах, без шлема, с
властным и надменным лицом, а на палубу выбегали солдаты;
все - в бронзовых чешуйчатых кольчугах, с мечами у пояса и
палками в руках. Их было три десятка или поболее того, и
Конан понял, что справиться с ними не удастся.
Если б он держал в руках меч! Не короткий бронзовый
клинок, как у этих безволосых, а привычное ему оружие из
доброй стали длиной в четыре локтя! И если б в другой руке
была у него тяжкая секира! И были шлем, и панцирь, и
поножи, и крепкие сапоги! Да, будь он вооружен, как
подобает, дела могли повернуться иначе!
Но воин всегда воин, с клинком или без клинка; вид же
палки с рабским ошейником для воина оскорбителен. И Конан,
взревев и потрясая кулаками, ринулся на врагов.
...Когда он снова пришел в себя, ноги его были связаны,
локти стянуты за спиной прочными ремнями, и стерегли его
уже не трое, а шестеро. Предводитель с надменным лицом
исчез, но крючконосый маг в голубой хламиде сидел перед
Конаном, развалившись в низком плетеном креслице, и
усмехался не без насмешки. Его огромные водянистые глаза
довольно поблескивали.
Крючконосый заговорил. Кажется, слова чародея
повторялись - одна и та же короткая фраза, произнесенная на
многих языках, неведомых киммерийцу. Это было странным;
кроме десятка хайборийских наречий, Конан мог бы
объясниться с асами и ванами, светлобородыми бойцами
Севера, с туранцами и стигийцами, с иранистанцами и
дикарями из гирканских степей, не говоря уж о заморанцах и
шемитах. Мог он разобрать и речи пикта, вендийца и даже
кхитайца, щебечущего словно певчий дрозд; но все, что
говорил ему маг в голубой тунике, оставалось загадочным и
непонятным.
Наконец Конан решил, что надо и ему молвить слово.
Покосившись на каждого из шести стражей, он уставился затем
на старика и медленно произнес:
- Когда у меня будет меч, я погляжу, какого цвета
печень у этих ублюдков. А твою, крючконосый, я вырву
голыми руками.
Он думал, что колдун ничего не поймет, но старец вдруг
вздернул редкие брови над водянистыми глазами и с
неуверенной ухмылкой поинтересовался:
- Атталанта? Ты - атталанта? Пришел из-за моря? С
западных островов?
Речь его, к изумлению Конана, походила на киммерийскую,
но слова он выговаривал с непривычным и странным акцентом,
то шепелявя и присвистывая, то каркая, точно старый ворон.
Конан, однако, разобрал, о чем его спрашивают.
- Не атталанта, киммериец, - буркнул он. - С Севера,
из-за гор, не с западных островов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16