пикты и киммерийцы были давними врагами, и причины этой ненависти терялись во мраке тысячелетий, еще в той эпохе, когда киммерийцев называли атлантами. Последнее, вероятно, было бы самым лучшим решением, ибо власть Гор-Небсехта над упрямыми пиктами даже в лучшие времена казалась не слишком сильной. Он не мог склонить их к тому, чего они не желали делать; вдобавок пиктские шаманы и чародеи-друиды обладали изрядным могуществом и способностью защитить своих соплеменников от магического влияния чужой воли. Но выслеживание врага-киммерийца – совсем иное дело! Такая охота не вызвала бы возражений у пиктских воинов, и все, что требовалось Гор-Небсехту – вложить эту мысль в тупые головы их вождей.
Но добраться до пиктских мозгов он мог только с помощью Силы, а потому продолжал взывать к ней снова и снова, временами впадая в отчаяние. Его чары не действовали! Вернее, они были лишены той необоримой власти, той сокрушительной мощи, которую он за долгие десятилетия привык ощущать в своей душе. Неужели он начал дряхлеть? Неужели это бессилие связано с возрастом, со старческой немощью, с угасанием магического дара? Но тело его казалось по-прежнему молодым, и он не чувствовал упадка сил.
И однажды власть и могущество возвратились к нему! На краткий миг, подобный проблеску солнечного луча в облаках… Слишком краткий, чтобы он успел вызвать ураган или бурю, спалить молниями дремучие леса либо затопить их водами Черной реки. Ему, однако, хватило времени внедриться в упрямые головы пиктских вождей и подсказать, кто бродит по их охотничьим угодьям. Теперь Гор-Небсехт был уверен, что с киммерийцем покончено; он знал пиктов и их упорство.
Однако за серокожим он следил по-прежнему.

* * *

Руки Зийны крепко обнимали шею Конана, трепещущая грудь прижималась к его плечу, шелковистые волосы душистой волной прикрывали губы; он вдыхал их аромат, медленно пропуская меж пальцев невесомые пряди. Эта голубоглазая пуантенка нравилась ему, ибо сердце Зийны было столь же самоотверженным и преданным, как у Белит, королевы Черного Побережья, его погибшей возлюбленной. Сколь различны эти женщины обличьем и сколь схожи душой, лениво размышлял он, прижимая к себе покорное тело девушки; теперь, после трехдневных странствий по пиктским чащобам, он не сомневался, что Зийна – как некогда Белит – отдаст за него жизнь.
За эти три дня он многое узнал о своей спутнице и о том, как она попала в лапы Гирдеро. В истории ее не было ничего необычного, ничего таинственного; за свою жизнь Конан выслушал не один десяток подобных рассказов.
До семнадцати лет она росла в отцовской усадьбе на берегу быстрой Алиманы и училась всему, что положено знать дочери пуантенского небогатого дворянина: как вести дом, как шить одежду, как присматривать за слугами, как печь хлеба, вялить мясо и давить вино. Обучали ее также владению мечом, копьем и арбалетом, ибо пуантенцы являлись воинственным племенем, и дочь благородной фамилии должна была знать, с какого конца берутся за клинок. Отец Зийны, рыцарь и вассал графа Троцеро, владетеля Пуантена, учил ее ездить на коне и носить панцирь – не столь тяжелый, как у мужчины, но достаточно крепкий, чтобы отразить скользящий удар меча. Боевая наука пошла Зийне впрок; она выросла крепкой и сильной девушкой, с твердым сердцем и чистой душой. Вдобавок она была прелестна, как белая лилия в душистом саду. От матери своей, немедийки, она унаследовала голубые глаза и локоны цвета спелой пшеницы – большая редкость среди смугловатых и темноволосых пуантенок; по этой ли причине или по иной, отбоя от женихов не было.
Она любила свою родину, свой прекрасный Пуантен. Эта гористая земля, обрамленная двумя реками, Алиманой – на западе, и полноводным Хоротом – на востоке, и в самом деле была прекрасна: цветущие горные луга сменялись глубокими ущельями, живописные долины – дубовыми лесами, рощами и виноградниками; с каменистых склонов струились хрустальные водопады. У Пуантена имелся лишь один-единственный недостаток: эта южная аквилонская провинция почти со всех сторон была окружена врагами. За Хоротом лежали Аргос и Коф, за Алиманой – Зингара, а на севере – Тауран, бароны коего хоть и считались данниками Аквилонии, имели с пуантенцами давние счеты. Однако надежные доспехи, быстрые кони и острые клинки неплохо защищали пуантенских бойцов; тут каждый владел мечом, каждый был воином – и не из последних. Закованная в сталь рыцарская конница графа Троцеро полагалась лучшей в королевстве, и немногие из врагов Аквилонии могли выдержать ее яростный напор.
Но против коварства бесполезны стрелы и копья, от тайного вора спасет не быстрый конь, а крепкий запор, и лишь мудрая предусмотрительность защитит от внезапного набега. Возможно, отец Зийны позабыл об этом, возможно, и не думал, ничего не опасаясь и полагая, что пуантенскому рыцарю в собственной его усадьбе не страшны жалкие оборванцы, бандиты, торговцы живым товаром из Зингары и Кофа, шемитские воры и прочая шваль. Но в один несчастный день с Рабирийских гор, что высились по другую сторону Алиманы, спустилась разбойничья шайка, достаточно многочисленная, чтобы справиться и с рыцарем, и с его оруженосцами и челядью. Усадьбу сожгли, добро унесли, людей перебили – всех, кроме пригожей дочери старого рыцаря. Ее изнасиловал главарь банды, а потом, через третьи руки, продал на кордавском рынке местному дворянину. Перекупщик уверял покупателя, что белокурая красавица сохранила девственность, но истина обнаружилась в первую же ночь. И тогда Зийна, дочь благородного пуантенского рыцаря, стала не просто наложницей Гирдеро, а презренной подстилкой, о которую вытирают ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101