Прекрасный план, решила Дайома. Она зачарует кинжал своего возлюбленного, а в наголовный обруч вселит разум шелудивого шакала, наемного убийцы, коим побрезговал бы даже Нергал. И добавит кое-что еще! Скажем, все нужные заклятья, чтобы проклятый маг не превратил ее киммерийца в шерстистого медведя или злобного кабана… Обруч же лучше сделать простым и незаметным – из темного железа, без всяких украшений и тайных надписей, дабы никто не польстился на него и не украл во время странствий ее посланца. Люди так жадны!
И весьма опасны, подумала она. Киммерийцу предстоит долгий путь, и Может случиться всякое – сражение, погоня или плен, рана или увечье. Ее возлюбленный так безрассуден, так отчаянно смел! А потому надо дать ему спутника и стража, могучего и неуязвимого, как гранитная скала, и такого же верного и надежного. Он защитит возлюбленного от всякой беды… Да, защитит, охранит, а заодно и присмотрит, чтобы возлюбленный возвратился на Остров Снов…
Не то чтобы она ему не доверяла, но в важных делах лучше полагаться не на данную клятву, а на принуждение, не на слова, а на силу. Что, если Конан, убив стигийца, не захочет сдержать обещание и вернуться к ней? Тогда страж ему напомнит…
Итак, зачарованный кинжал, обруч и надежный спутник – вот три детали ее плана, очень существенные, но не самые важные. Самым важным являлось создание иллюзии – такой иллюзии, чтобы Конан, выполнив уговор, не догадался об этом и счел, что его постигла неудача. Этот ловкий трюк Дайома обдумывала тщательнейшим образом и наконец решила, что главную роль в нем будет играть кинжал. Стигийский нож, на который она наложит чары!
Таким клинком можно поразить и обычного человека, и мага, и могущественного духа… Точнее говоря, множество людей или одного из древних демонов – ибо в тот миг, когда демон умрет, оружие рассыпется ржавым прахом. Конечно, если в формуле заклятья будет предусмотрено подобное условие…
Почему бы его не предусмотреть? – с улыбкой подумала Дайома. Она сделает это и скажет возлюбленному, что кинжал должен сломаться после гибели колдуна… а коли клинок не сломается, значит, погиб не колдун… Но сколько бы ее киммериец не рыскал по замку покойного Гор-Небсехта, другого чародея ему не найти. Маг будет мертв, а нож – цел! И Конан вернется к ней, выполняя условия сделки! А не захочет, так верный страж заставит его!
Она не беспокоилась о том, что приневоливает киммерийца остаться с ней, навязывает и свое богатство, и свое тело, и свою любовь. Люди меняются; и особенно легко они привыкают к благополучию и покою, к безопасности и тишине. А мир иллюзий, который сна могла создать, удовлетворил бы тягу к приключениям и жажду славы… Да, любой человек почувствовал бы себя счастливым – было бы только время, чтобы привыкнуть к существованию без риска, тревог и забот, оценить томную негу Острова Снов и любовь его Владычицы. Любой человек принял бы эти блага – и Конан, как полагала Дайома, тоже не отвернется от них. Не отвернется, если пробудет с ней не месяц, а год, или два, или три…
Снова улыбнувшись, она дважды коснулась лунным камнем висков возлюбленного, посылая ему сновидения, полные славных побед и великих деяний.

* * *

Конан спал и видел сны.
Яркие многоцветные видения плыли под сомкнутыми веками, мерцали, переливались, сменяли друг друга, неслись нескончаемой чередой, пестрой и яркой, как лента семи цветов радуги. Эти фантомы и миражи почти не отличались от реальности, обладали запахом и вкусом, ибо Конан был близок к источнику, порождавшему их – к лунному камню Владычицы Снов. Он глядел, слушал и обонял – и, пока не наступало утро, не мог вырваться из сладкого плена иллюзий.
Видел он залитые кровью стены Венариума, озаренные огнем каменные башни, лица аквилонских солдат под низко приспущенными забралами и темную яростную толпу киммерийцев, штурмующих цитадель. Он тоже был среди них, но ощущал себя не простым воином, не юношей, идущим в свой первый бой, а полководцем. Великим вождем, который вел своих сородичей к воротам аквилонской крепости.
Видел он бесчисленные стычки, то с асами, то с гиперборейцами, то с ванирами, туранцами или стигийцами. В снах его мелкие схватки перерастали в кровопролитные сражения, в битвы, где дрались мириады бойцов, где конные пытались растоптать пеших, а пешие оборонялись от всадников, перегородив поле стеной окованных бронзой щитов. Грохоча, летели в бой колесницы, тучи стрел затмевали солнце, сверкали клинки и острия пик, но он оставался невредим; он направлял вперед легионы, армии повиновались его воле, рушились городские стены, разбитые таранами, орды завоевателей врывались на тесные улицы, крушили дворцы и храмы. Он вел их к победе, неуязвимый и сильный, как бог; временами в руках его блистала Небесная Секира, временами – иное магическое оружие, достойное великого воителя.
Видел он себя мчащимся на быстром скакуне по какой-то дороге – не то в Офире, не то в Немедии. За спиной его грохотали копыта и взвивалась пыль, реяли знамена, горели на солнце шлемы и наконечники копий, звонко заливались кавалерийские рожки. Он вел в сражение свой Вольный Отряд, конных стрелков, набранных им в Бельверусе, только было их не три или четыре десятка, а многие сотни, возможно – тысячи. Он собирался обрушить конное войско на какого-то врага, на некоего противника, неведомого ему, но сильного и упорного; схватка обещала быть жаркой и сулила славу. Кто же противостоял ему? Могучая армия Илдиза Туранского, в которой он был наемником семь ли, девять лет назад? Орды смуглых черноволосых пиктов, полуобнаженных, в повязках из львиных шкур, с коими он дрался в дебрях Конаджохары, в Боссонских топях под Тасцеланом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101