Ходили слухи – не могу судить об их достоверности: она, во всяком случае, их гневно отвергала, – что разлитием желчи он был обязан молодому офицеру, бурно ухаживающему за его женой. Это явилось последней каплей. Так или иначе, муж благополучно ушел с дороги, и миссис Риверс – то ли в знак благодарности, то ли будучи уверена, что ей к лицу траур, – насколько возможно, затянула данную процедуру.
Она сохранила цветущую молодость. У нее была нежная, с теплым блеском, кожа, явно заслуживавшая большего, нежели простого любования. За томностью взгляда таились, изредка вспыхивая, задорные огоньки – неплохое предзнаменование для заинтересованных лиц. Она обладала всеми качествами, каких только я мог пожелать в женщине, и имела достаточный опыт для того, чтобы довести дело до естественной развязки, без лишней ходьбы вокруг да около.
Миссис Риверс ненадолго удалилась и вернулась в гостиную, стряхнув с себя дорожную усталость, переодетая и освеженная. За обедом глаза ее радовали меня гораздо больше, чем язычок, так как она без конца разглагольствовала о славном Гекторе, тогда как взгляды – и какие! – останавливала все-таки на мне. Тогда я еще не знал, что женщины редко или никогда не говорят о мертвых, не имея в виду живых.
Тем не менее ей не пришлось тратить много усилий, чтобы произвести на меня впечатление: ласковое выражение глаз, манера смотреть на меня как на равного, вкупе с моей собственной тягой к противоположному полу, породили в моей душе смутные догадки, перешедшие затем в надежды, подогреваемые свойственными мне тщеславием и самоуверенностью.
Однако, помня о приличиях, а также следуя заранее выработанной тактике, я старался скрывать от остальных этот новый интерес. Не без усилий, но все же мне удалось обуздать себя; впрочем, диалог наших глаз не прерывался ни на минуту, доказывая миссис Риверс, что ее авансы находят во мне живой отклик. Я называю их авансами не из хвастовства, а во имя истины, потому что без поощрения с ее стороны я ни за что не осмеливался бы посягнуть на эту женщину – с моей-то неопытностью и преувеличенными понятиями о ее неприступности.
После обеда я рьяно взялся за обязанности тетушкиного церемониймейстера по отношению к нашей гостье. Легко представить, сколько пыла я вложил в это занятие. Когда мы остались одни, она не высказывала ни малейшего неудовольствия от переизбытка моего усердия, на людях же давала мне уроки сдержанности и осмотрительности, которые я, так же, как она, считал необходимыми и вел себя соответственно. Должно быть, у этой женщины был немалый опыт в сердечных делах, и я со всей возможной скромностью предоставил ей быть моей руководительницей в этой, первой в моей жизни, любовной интриге. И если она согласилась, то явно не из одного тщеславия. В то время у меня было немало достоинств: свежий румянец, хорошее сложение, сильные и гибкие члены и все прочие признаки здоровой, неиспорченной юности. Я был в той поре, когда созревающая мужественность рождает потребность в действии, но не в грубом, а, напротив, не лишенном изящества, что весьма ценится дамами, особенно теми из них, кто предпочитает деликатный подход наглости.
Обладая чувствительной натурой, миссис Риверс с первого взгляда, как она призналась впоследствии, почувствовала ко мне расположение, но ей необходимо было принять меры, чтобы соблюсти приличия. Она не могла, разумеется, ожидать особой осмотрительности в моем возрасте. Но существуют ли барьеры, способные устоять против доводов страсти?
Через несколько дней после ее приезда мое терпение было уже на исходе – что неудивительно, если принять во внимание ее многообещающее обращение со мной в те промежутки времени, когда мы оставались наедине. В такие минуты весь ее облик менялся на глазах: от сдержанного, неприступного – до мягкого и снисходительного к моим атакам. Между ее парадной и естественной ипостасями разница была так же велика, как между вечерним туалетом и наготой, разве что переход свершался гораздо быстрее.
Тетушка, встревоженная моим особенным отношением к гостье, которое я не научился еще скрывать, сочла своим долгом предостеречь меня против серьезного увлечения "кузиной", как она называла миссис Риверс; И хотя ее доводы проистекали из непонимания моего состояния – будь я по-настоящему влюблен, с каким негодованием я отверг бы их! – они имели для меня определенный вес, потому что пылкость моя не имела ничего общего с любовью. А когда нет любви, не облагороженный доводами сердца ум остается холодным и неуязвимым. Так что мне было нетрудно убедить тетушку – искренность моих возражений придала им силу, – что я отнюдь не питаю серьезных намерений: мои притязания относительно миссис Риверс не идут дальше потребности в чем-то, похожем на дружбу. А так как сама леди Беллинджер никогда не находила вкуса в легком, ни к чему не обязывающем флирте, то это и подавно не пришло ей в голову, и уж, конечно, не мне было просвещать ее.
Обеспечив себе безопасность с этой стороны, я преисполнился решимости попытать счастья у прекрасной вдовы, которая, в свою очередь, также не оказала мне чести строить на мой счет серьезные планы, а смотрела на меня как на партнера по развлечениям. Это сознательное ограничение наших отношений рамками взаимного удовольствия устроило обоих.
Мое обучение подвигалось вперед семимильными шагами. И вот, после вялого сопротивления, какого требовали приличия и удовлетворенное самолюбие – какая женщина откажет себе в праве утверждать: "Я сопротивлялась"? – добился я наконец любовного свидания (впрочем "любовного" лишь по форме, а не по содержанию) – и где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61