За его домом снова установили наблюдение, он вряд ли сможет увидеться с сыновьями в ближайшие месяцы, а может, и годы, а поскольку его совместная работа с Эмилией перестала быть тайной, ему уже не нужно было беспокоиться о ее дальнейшем обучении. Эмилия могла сама получить все нужные ей медицинские знания. Может быть, если он сделает сейчас первый шаг, вскоре Саури разрешат дочери поступить в какой-нибудь американский университет, а если все сложится хорошо и небеса смягчат каменное сердце диктатора, может, Мадеро выиграет выборы, и тогда он сможет вернуться домой, чтобы ждать появления на свет внука с глазами его ученицы.
Эмилия предпочла бы не расставаться со своим учителем. Ей хватило того, что она уже столько раз расставалась с Даниэлем, так что, даже когда он был рядом, она не могла жить спокойно, с уверенностью, что он принадлежит ей. Обнимая его при встрече, она чувствовала, что это объятие перед расставанием. Именно потому, что она искала его повсюду, она приблизилась к его отцу, ведь тогда и Даниэль был ближе. Потерять сейчас еще и это утешение было вдвойне тяжко. Но она не стала ни плакать, ни жаловаться в присутствии своего учителя. Она стольким была ему обязана, он так хорошо объяснил ей и словами, и молчанием, что хорошего врача нельзя убить горем, и, только обняв его, она смогла выплакать последние детские слезы в своей жизни.
Они раскрыли свой главный секрет, но тем не менее за эти два года, в течение которых он убедился, что медицина – одна из двух высших страстей этой девушки, наполовину дочери, наполовину сообщницы его одинокой старости, у доктора Куэнки и его ученицы уже накопилось немало маленьких секретов.
Он научил ее прислушиваться к дыханию больных, слушать завороженно биение их крови под кожей, находить в их глазах причину недуга, искать ее под языком, на языке, в том, что говорит или о чем умалчивает их язык. Он объяснил ей, что никто никого не может вылечить без горячего и неистощимого желания сделать это, что ни один врач не может позволить себе жить без этого желания. Он ей объяснил, что жизнь других людей, боль других людей, облегчение страданий других людей должны управлять дыханием, рассветами, мужеством и покоем любого врача. Он ей сказал, что кишки человека знают больше о нем, чем его сердце, и что мозг человека дышит только тем воздухом, который направляет сердце. Он убедил ее, что никто не может пережить свое желание умереть, но что ни одна болезнь не способна убить того, кто хочет жить.
Кроме того, он подарил ей свою единственную и наиглавнейшую собственность, то, что сумел накопить, занимаясь своей профессией: более сотни своих личных открытий за время долгого самоотверженного служения медицине и ее тайнам. Эмилия узнала о каждом из тех винтиков, которые скрепляют части человеческого тела. Узнала, какого цвета оно изнутри, как течет кровь и по каким артериям, какие звуки какую боль передают. Она умела доставать детей из голубых животов, где их хранят матери в течение девяти месяцев, зашивать раны, убирать шишки, останавливать понос. Она уже знала, что у дорог человеческой боли нет определенного направления, а иногда и конца. Но она знала также, что боль можно остановить, что с сотворения мира человечество умеет останавливать ее, что не существует абсолютной медицинской истины и что всегда можно обнаружить что-то новое в результатах поиска других.
– Мы, врачи, ничего не знаем, мы только учимся, – сказал ей Куэнка вместо прощания.
Даниэль взял под руку отца и устремил пристальный взгляд на Эмилию.
– Ты все знаешь сама, – сказал он.
– Ты пойдешь на войну? – спросила Эмилия.
– Войны не будет, – сказал Даниэль.
Эмилия была готова верить каждому его слову.
Следующие недели стали сложным временем для всех. После выборов Милагрос Вейтиа была настолько измотанной и разочарованной, что несколько дней не хотела даже причесываться. Она переехала жить к сестре, потому что одиночество, так ценимое ею, стало для нее чем-то вроде сковородки, которой ее бьют по голове. Поэт Риваденейра так расстроился, когда она отказалась поехать с ним в путешествие, что, не дожидаясь выборов, решил ехать все равно, сделав еще одну из многочисленных каждодневных попыток научиться жить без нее.
Еще до начала выборов стало ясно, что их результаты будут сфальсифицированы. Ни Диего, ни Хосефа, ни Милагрос не были включены в списки, публикуемые официально в газете за восемь дней до первичных выборов. Многие, как и они, никогда не получали карточек избирателей, дававших им право голоса.
Из тюрем исчезли «друзья-охранники». С момента своего похищения Милагрос не могла выйти на улицу, не рискуя снова оказаться за решеткой. Саури, все трое, подменяли ее, когда нужно было покупать свободу для сторонников Мадеро. Но даже Эмилия, знающая короткие пути, благодаря опыту, полученному при спасении Даниэля, сумела освободить лишь одного человека.
Однажды арестовали единственного сына женщины, приходившей каждую неделю в дом Ла Эстрелья за рубашками Диего и каждую неделю возвращавшей их поглаженными и накрахмаленными, как будто сахарными. Казалось, небо одолжило ей всю свою воду в тот вечер, когда она пришла в слезах, потому что ее сын был уже на железнодорожном вокзале, а это означало только то, что его пошлют умирать.
Поскольку ее родители были заняты (они спорили с Милагрос), Эмилия взяла женщину под руку и повела ее на вокзал искать бог знает кого. Темнело, когда они пришли на перрон. Красочный паровоз зарычал, выпуская в воздух густой дым. Эмилия вдохнула этот воздух, пропустила его в свои легкие и почувствовала, что вернулись воспоминания о том священном путешествии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100