Густав подтянулся и в свойственной ему манере ответил:
– Я не считал должным вмешиваться, Ваше Высочество.
– О, конечно же, – саркастично сказал Патрик. – Как я мог такое подумать?
Лилиан взяла его за руку, пытаясь успокоить.
– Густав, расскажите нам все, как было, – попросила она.
Густав рассказал, как ему в голову пришла идея нарисовать розу на месте родимого пятна на груди малышки, как он нашел среди старых вещей лоскуток с фамильным гербом, в который обернул ее, и как он решился соврать о том, что в приюте разразилась корь.
– Я прошу простить меня за то, что я сделал, – кротко сказал он. – Хотя и знаю, что не заслуживаю этого. Я знаю также, что не могу оставаться вашим камердинером. Если я понадоблюсь вам или вы намерены открыть на меня дело в суде, я оставлю вам свой адрес в Эмпории.
– Не будьте смешным, Густав, – коротко сказал Принц. – Я не хочу, чтобы вы уходили.
Густав был непреклонен.
– И все же, я думаю, что так будет лучше, Ваше Высочество. Если после тщательных размышлений вы решите, что я могу быть вам полезен, я с радостью вернусь. Но, полагаю, что вам все же необходимо время, чтобы рассмотреть все детали подобного поступка. Для того чтобы облегчить это, я пришел проститься.
Он поклонился и покинул комнату. Патрик посмотрел на Лилиан, она посмотрела на него. Несмотря на трагичность происходящего, они едва сдерживали смех. Густав был не в меру официален.
– Шшш, он может услышать нас, – сказала она, приложив палец ко рту.
– Он того заслуживает. Он заслуживает, чтобы над ним смеялись, старый осел.
– Но, Патрик, ты должен быть сострадательным к нему. Он делал все это, чтобы устроить Оливию.
– Сострадание опасно, – резко сказал он. – Оно позволяет безответственно относиться к тем вещам, о которых ты должен заботиться.
Поэтому он не может простить меня? – подумала Лилиан.
Она не могла сказать это вслух, но он прочел эти мысли в ее глазах. И вместо того, чтобы ответить, притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. И она поддалась, растаяла в его объятиях, чувствуя, что готова отдать ему себя. Обхватив руками его шею, она прогнулась в его руках, и он в один миг осознал, что желает ее, нуждается в ней, жаждет овладеть ее телом, чтобы наверняка знать, что она принадлежит ему, что он завоевал ее душу, тронул сердце. Он любил эту девушку, он мог связать с ней свою жизнь навсегда – если только демон сомнений оставит его в покое.
Он прижал ее к своей груди, к своему сердцу. Ее глаза наполнились слезами – она знала, что он борется с самим собой, раздираемый противоречиями. Он хотел быть с ней, но что-то мешало ему, препятствовало, говорило, что он не должен этого делать. Как ей хотелось знать, на чьей стороне будет победа!
– Что будет с Оливией? – спросила она, слегка отстранившись от него, заглядывая в его глаза. – Ее отправят в приют?
Он вспыхнул. Ничего не говоря, он встал с дивана и направился к выходу. Она смотрела ему вслед и чувствовала, как железный обруч отчаяния сковывает ее грудь. Ах, если бы она знала, к чему приведет ее затея выдать себя не за ту, кем она была! Если бы она знала…
10
Замок был полон нарядных людей, большинство которых Лилиан не знала. Повсюду царило праздничное возбуждение.
Оглядываясь по сторонам, она не могла поверить, что за такой короткий срок замок стал неузнаваем. В каждом углу стояли огромные вазы с белыми гвоздиками. С потолка свисали гирлянды и разноцветные шары. Хрустальные массивные люстры блистали, переливаясь множеством разноцветных огоньков.
Церемония должна была состояться перед замком, в огромном, увитом цветами дикой розы шатре. На широкой лужайке, среди кустов роз, были расставлены покрытые белыми скатертями столы. На столах – приборы из тончайшего китайского фарфора и высокие хрустальные бокалы для шампанского. Оркестранты, одетые в традиционные белые костюмы, устраивались в отведенном для них месте и доставали из футляров свои инструменты.
Свадьба намечалась пышная и торжественная, и Лилиан с нетерпением ждала, когда она начнется. Но, несмотря на приятное волнение в предвкушении торжества, ее одолевали мысли о том, что ждет ее после свадьбы. Неужели тогда для нее все закончится?
Ее будущее зависело от решения, которое примет Патрик по поводу Оливии. Однажды он сказал ей, что отправит девочку в приют, если узнает, что она не его дочь. Неужели он и теперь собирается это сделать? Мучительно размышляя над этим в течение многих часов, она наконец решила, что попробует сама удочерить Оливию. Но проблема в том, что у нее нет на это никаких прав. И все же она попытается сделать что-нибудь. Только бы Оливию не отправили в приют.
Что бы ни случилось, после свадьбы ей придется уехать. Ей нужно было возвращаться в Сан-Франциско и устраивать свою жизнь. Расставание с Патриком будет для нее невыносимой мукой, но остаться здесь означало подвергнуть себя пытке. Тем более что никто не просил ее остаться.
Она бросила последний взгляд на сад и вошла в дом. До начала церемонии оставалось несколько часов. Пора было привести себя в порядок.
Лилиан хотела бы, чтобы мать увидела ее в этом наряде. Он был в ее вкусе: нежный бледно-голубой шелк плотно облегал ее фигуру и держался на тонких бретельках, плечи и спина были открыты, на груди был глубокий вырез со шнуровкой, а от колена сбоку шел разрез с внутренними складками. На руках у Лилиан были длинные, выше локтя перчатки из той же ткани, на шее – изумрудное колье, в ушах – изумрудные серьги. Парикмахер уложил ее локоны на макушке, и лишь нескольким, самым непослушным из них, позволил свободно свисать вдоль лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44