Насытившись, я оторвался от носа.
– Ты извращенец, – рассмеялась она. И половины не знала – в половой истории человечества был лишь один другой носовой фетишист. Ну, в зафиксированной половой истории человечества. Наверняка имеются незарегистрированные случаи, хотя, определенно, не частые.
Впрочем, не хотелось, чтобы она считала меня абсолютно свихнувшимся, поэтому я снова вернулся к губам, забирал в рот по очереди. Она перекатилась на меня. Я держал одну ладонь на ягодицах, другую на груди.
Она сунула руку в боксерские трусы. Я, следуя подсказке, сунул руку ей между ног. Волосы там были мягкие.
Трусы с меня были сдернуты. Она держала меня в руке. Я снова взял в рот сосок, засосал. Она застонала. Ей нравилось быть кормилицей. Она стиснула меня в кулаке. Я был мужчиной. Был младенцем. Был мужчиной. Был младенцем.
Никак не мог насытиться грудью. Чувствовал себя возбужденным ленточным червем. Слишком голодным. Слишком взволнованным. Откинулся на подушки, поцеловал ее. Руку по-прежнему держал внизу, но больше ничего особенного не делал, просто грел ее, как над печкой. Хотел быть джентльменом. Снова присосался к носу, очутившись в Германии девятнадцатого века, осуществив мечту. Я делал это в честь X., бедняги. Надеюсь, он видел с небес.
– Что это за заморочка с поцелуями в нос? – спросила она.
– У тебя прекрасный нос, – сказал я.
– Спасибо, – тихо проговорила она.
Я понял, что прекрасный в моих глазах нос всю жизнь был для нее источником насмешек.
Она подстрекала меня, поэтому я ввел внутрь палец, медленно и почтительно, как еврей входит в храм. А ее рука ласкала меня. Мы наслаждали друг друга. Я вытащил скользкий палец, нежно пощекотал бугорок. Ей понравилось, она застонала в экстазе.
Потом мы сделали перерыв. Первый безумный порыв угас. Надо было разглядеть друг друга, узнать друг друга. Поэтому мы просто лежали. Бок о бок. Она разжала кулак, взглянула. Света было достаточно, чтобы увидеть.
– Ты у меня первый белый парень за много лет, – сказала она.
Неожиданное заявление. Что на это сказать? Я пошел самым простым путем:
– За сколько?
– Как минимум за пять… До тридцати лет встречалась только с африканцами. Уже полгода вообще ни с кем не спала. Надо было ненадолго остановиться.
– Тебе тридцать пять?
– А ты думал больше?
– Нет, конечно. Ты выглядишь на двадцать пять.
И действительно. Она улыбнулась.
– А тебе сколько?
– Тридцать… Не хочу показаться невежливым, но почему ты встречалась только с африканцами? Вы что, в Африке жили?
– Нет, – рассмеялась она. – Я живу в Бруклине. В Африке была три раза, чаще всего в Нигерии… В Нью-Йорке занимаюсь африканскими танцами. Вся моя жизнь в танцклассе. Больше я фактически ничего и не делала. Занимаюсь искусством. Преподаю. Но в основном танцую. Такова моя жизнь. Помогает сохранить здравомыслие.
– Где ты преподаешь?
– В Пратте.
– Я слышал о Пратте… Преподаешь изобразительное искусство?
– Да, скульптуру.
Я с ней обходился тактично, а теперь быстро метнул мяч:
– Почему ты ни с кем не встречалась полгода?
Она его приняла не хуже Микки Мэнтла, не моргнув даже глазом.
– Это стало уже чересчур. Все всех знают в этом мире. В африканском сообществе. Мне с ними нравилось. Не надо назначать свиданий. Они к тебе приходят, ты знаешь, чего им надо. Никто не мямлит, не бормочет. Мне нравится. Потом влюбилась в одного парня, Чоли… А у него жена в Нигерии. Они из племени йоруба. Их культура не допускает развода. Поэтому после него я собрала целый табун. Отловила каждого африканца в городе. Но это опасно для здоровья. И я все равно любила Чоли… Поэтому прошлась по всему табуну, пока вообще никого не осталось. Хорошо было… Поговорила с психотерапевтом по телефону. Он посоветовал взять перерыв. Дико, но я нашла его номер на задней обложке журнала «Атне». Он сказал, что из-за низкой самооценки я думаю, будто со мной может быть только бедный африканец. Сказал, что я подсознательная расистка.
– Не знаю, позволительно ли психотерапевту называть пациентку расисткой.
– Он имел в виду, что я не считаю себя достойной белого парня или считаю, что белый меня не полюбит, поэтому обращаюсь к низшему классу, а для него это расизм… Не знаю, может, он прав. Я больше ему не звонила. Но правда, сознательно никогда не считала их низшими. Все это очень сложно… Во многом дело в сексе. Мне их члены нравятся. Не знаю, расизм это или нет. Большой всегда лучше. А у черных большие. Просто так уж вышло. Хотя мне нравится тело, кожа. Они жутко приятно пахнут. Умасливаются, как тюлени. И мужчины, и женщины. Не пойму, почему белые так не делают. Надо втирать в кожу средства, их кругом миллионы… Их кожа как пища. – Она задумалась. – Иногда попадается черный и с маленьким. Хотя редко. У одного парня был маленький, он страшно переживал из-за этого. Когда ты черный, да еще с маленьким, это уж настоящая катастрофа.
В свете сложившихся обстоятельств это была не самая обнадеживающая тема для разговора. Я фактически поник в ее кулаке – нечто среднее между увядающим цветком и сложившимся аккордеоном, который нищий менестрель укладывает на ночь в футляр. Чувствовал себя обезумевшим и растерянным. А несколько мгновений назад был так счастлив! Кроме того, я слышал о порнографическом журнале «Атне», но никогда фактически не видел – кто бы мог догадаться, что на его задней обложке можно найти телефон психотерапевта. Все это сильно меня озадачивало.
– Только мне не всегда нужен большой, – продолжала она. Неужели меня имеет в виду? – До африканского периода я любила мексиканца. Ему было всего девятнадцать, а мне двадцать девять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105