Я пожалел, что выпалил крысиную историю – должно быть, ничего не мог с собой поделать, как ветеран войны, который постоянно кричит: «Ложись!» – в самые неподходящие моменты. Впрочем, кажется, доктор Хиббен меня не осуждал.
– Прискорбно слышать историю с крысой. Действительно ужасно, – посочувствовал он. И спросил: – Значит, тапочек вы не брали?
– Нет, клянусь, даже не знал, что у Сигрид есть тапочки… Как только услышал о преступлении, задумал выставить за дверь свои тапочки, возможно, привязать к запястью резинкой или еще чем-нибудь на случай, если засну, и поймать вора… Впрочем, у меня комната в коридоре, там мало что происходит, но все-таки хоть какой-то план.
– Очень благородно с вашей стороны… хотя я не думаю, будто кто-то расхаживает по особняку и крадет тапочки. Я говорил с Чарльзом Маррином, он видит здесь просто глупую шутку, и я с ним согласен, но, знаете, хотел все-таки с вами поговорить, теперь могу заверить Сигрид, что ей нечего беспокоиться.
– Мне очень жаль, что она так расстроилась.
– Каждый реагирует на стресс по-разному, – заметил он.
– Да, стресс производит очень сильный стресс, – по-идиотски изрек я и перевел беседу в другое русло: – По-моему, надо взять какую-нибудь страничку из морского устава, заимствовать предупредительные сигналы бедствия вместо того, чтоб орать друг на друга. Думаю, световой сигнал гораздо эффективнее дурного поведения.
Я намекнул, что не одобряю утренней атаки Бобьен, но доктор Хиббен не ответил. Просто смотрел на меня. Не мог оправдать ее поступок, поэтому мы почти закончили обсуждение проблемы, в ходе которого никаких тайных карт не открылось. Хорошая новость заключалась в том, что вроде бы все должно кончиться хорошо. Дело обошлось довольно легко, если не считать внешности доктора. При желании мы свободно могли бы побеседовать на другие темы, мне ужасно хотелось спросить, консультировался ли он с дерматологом, но не стоило преступать границы. Поэтому я решил попрактиковаться в комплиментах, следуя примеру Дживса и Маррина, хваливших мои усы. И сказал:
– Мне очень нравится ваш костюм из сирсакера. Говоря между нами, по-моему, со времен британской колонизации Индии в одной комнате редко бывало столько людей в сирсакере.
– Забавно, – оценил доктор Хиббен. – И мне ваш пиджак нравится… Брюк к нему нет?
– Во время приобретения пиджака я себе брюки позволить не мог, – объяснил я, сказав правду, но также подумав, что полный костюм из сирсакера – это слишком. Слишком броско, слишком смахивает на пижаму… Конечно, на докторе Хиббене это было запредельно слишком; я бы не удивился, услышав, что у Дорис, Барбары и Сью развилась глаукома и они собираются подать групповой иск против его костюма.
– Понятно, – кивнул доктор Хиббен. – Что ж, брюки цвета хаки отлично смотрятся с пиджаком из сирсакера. И ваш галстук мне нравится. Это колибри?
– Да. Этот галстук всем нравится. Кстати, вы не знаете происхождения слова «сирсакер»? Я ношу пиджак много лет, и мне только сейчас пришло в голову, что слово очень странное. Как думаете? Сирсакер – мудрец, которого очень легко обмануть?
– Не знаю, – сказал доктор Хиббен, – но можно проверить.
Он заглянул в словарь и прочел вслух:
– Сирсакер: существительное. Индийская ткань в бело-голубую полоску. От персидского «шир-о-шаккар», что, согласно словарю, означает «молоко и сахар».
– Очень интересно, – сказал я. – Я знал, что сирсакер из Индии, но не догадывался о связи с Персией… Интересно, просят ли иранцы подать сирсакер к кофе?
Доктор Хиббен, выбрав этот момент, довольно широко открыл маленький розовый ротик, обнажил впечатляющий набор тесно посаженных желтых зубов, возможно украденных из музея Джорджа Вашингтона, и громко рассмеялся, многократно героически всхрапывая. Смех человека с комплекцией доктора Хиббена напоминал рев гиганта, выдыхающего колоссальные запасы сжатого воздуха, потому что объем груди у него гораздо больше среднего.
Ну, стало абсолютно ясно, что мы действительно покончили с неприятной проблемой благодаря сирсакеру, и это целиком и полностью заслуга Дживса. Нынешним выбором моего костюма он превзошел сам себя. И Ава, и доктор Хиббен не устояли перед моим нарядом. Вся судьба сложилась бы иначе, если бы я надел блейзер и галстук с брызжущими авторучками. Я почувствовал, что в глазах доктора Хиббена перешел из разряда приговоренного к смерти в разряд любимого сына.
Всхрапывание утихло, и он улыбнулся.
– Что ж, очень приятно с вами познакомиться, Алан. Простите, что пришлось расспрашивать насчет тапочек, но мы тут занимаемся очень тонким делом – искусством, – поэтому должны холить и лелеять друг друга.
– Всецело поддерживаю.
С тем доктор Хиббен поднялся, и в желудке у меня ёкнуло. К верхней половине его тела я уже почти привык, и снова увидеть тушу в полный рост было довольно жутко. Но я все-таки встал на ноги и пожертвовал своей рукой, из которой снова был выжат сок.
– Возможно, вы еще не знаете, – сказал доктор Хиббен, отпуская выжатую руку, – что по пятницам мы с женой приглашаем всех после ужина выпить. Наш дом стоит за бассейном, на грунтовой дороге. Увидите, как все туда направляются. Надеюсь, вы тоже придете.
– Непременно… спасибо, – сказал я и вышел из кабинета, стараясь восстановить ток крови в ладони.
Хорошо иметь рядом доктора Хиббена, когда требуется открутить без гаечного ключа ребристую гайку. Я попрощался с Дорис, Барбарой, Сью и пошел обратно в особняк, размышляя о том, что меня ожидает.
Выпивка перед ужином.
Выпивка за ужином.
Выпивка после ужина.
Это не назовешь идеальной программой для человека, который старается оставаться трезвым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105