Что-нибудь в таком роде. Тогда все замыкается в круг – чтение книги об извращениях есть само по себе извращение, что приводит к вторичному извращению. Хорошо, когда в литературе все замыкается в круг. Возникает впечатление глубины.
– Понимаю, сэр.
– Напишу ее в виде письма Крафт-Эбингу. Некоторые истории болезни, приведенные в его книге, просто описаны в письмах, которые он получал от людей, рассказывавших о своем аномальном поведении и обращавшихся к нему за помощью. А мое письмо придет слишком поздно, потому что он давно умер, и я буду его писать, зная, что не получу ни ответа, ни помощи.
– Замечательно, сэр.
– Закончив «Ходока», быстренько накатаю сценарий «Гомосексуалисты идут!», потом примусь за «Историю болезни 239». Очень приятно думать о будущих планах. Внушает надежды.
– Абсолютно согласен, сэр.
– Впрочем, возможно, романа не будет. И мюзикла. Может быть, будет только название. Так часто бывает. В таком случае не все потеряно. Можно сделать так, что рассказчик в «Ходоке» мысленно представляет себя пациентом с историей болезни 239, в шутку сам себя терзая… Конечно, рассказчик основан на мне в годы жизни с Чарльзом, а мысль об истории болезни 239 только сейчас пришла в голову, но ведь в литературе можно позволить себе вольность… Крафт-Эбинг будет очень кстати, так как я в «Ходоке» выступаю в обличье полоумного, не заслуживающего доверия рассказчика, а такой тип рассказчика самый лучший, Дживс. Позволяет пренебречь всякими вещами, в том числе проверкой фактов. Впрочем, он не совсем не заслуживает доверия. Пунктуален и не забывает выражать благодарность.
– Достойные качества, сэр.
– Давайте вернемся в Колонию Роз, Дживс. На сегодня хватит научных изысканий. Пожалуй, искупаюсь в бассейне. Холодная вода пойдет на пользу носу. Днем я буду усердно трудиться. В награду за ужином увижу Аву.
– Весьма разумный план, сэр.
– Я тоже так думаю, Дживс.
Выходя из библиотеки, я зашел в туалет, прочел над писсуаром граффити: «Свободу периодической прессе!» Меня потряс пламенный призыв, и, покинув уборную, я сообщил о прочитанном Дживсу.
– Очень интересно, сэр, – сказал Дживс.
– В Саратоге имеются потайные глубины, – сказал я по пути из библиотеки к «капрису». – Имеются подрывные элементы. Такие граффити сильнее любой настоящей брошюры. Надо подумать, не пожить ли нам здесь после окончания срока в колонии.
– Перспективное замечание, сэр.
– Нам подходит любой город, поощряющий подобный образ мысли.
– Очень хорошо, сэр.
Глава 25

О религии. Угрожающее письмо. Трусливый импульс, храбрая реакция. Храбрый импульс, трусливая реакция. Мужчина, женщина, животное, фрукт или овощ? Допрос с пристрастием
Боги не любят надолго оставлять мои нервы в покое, не скрученными в тугой клубок. Почему – не знаю. Подарили несколько безмятежных мгновений в библиотеке, но примерно четыре часа назад Бобьен вселила в меня отчаянную потребность в инсулине, поэтому я был более чем готов к очередному несчастью, которое на этот раз грянуло в виде записки. Я поставил «каприс» на стоянку, Дживс пошел в лес прогуляться на свежем воздухе, я проплыл через черную комнату в решительном намерении добраться до своей спальни, надеть плавки, окунуться в бассейн, когда взгляд мой случайно упал на стол для корреспонденции, где лежал простой конверт, адресованный на мое имя, ожидая, когда я его заберу.
При виде конверта старые мозги немедленно впрыснули в организм дозу серотонина, поскольку конверт намекал на письмо, а письма и собаки всегда меня сразу же радуют. К сожалению, я очень редко общаюсь с собаками и практически не получаю писем. Может, надо начать с переписки с собачьим приютом, совместив обе радости.
Так или иначе, я взял конверт, понес к себе в комнату, отложив удовольствие выяснить, кто это пишет. Похоже на местную корреспонденцию внутри колонии – ни обратного адреса, ни моего. Поэтому можно было свободно пофантазировать – возможно, записку написала Ава, признаваясь в глубокой любви и симпатии, приглашая к себе в комнату, чтоб потешить ее… а она будет ждать обнаженной в постели с розой в одной ноздре. Это было невероятно, но, пока конверт не распечатан, можно надеяться на лучшее, поэтому я обуздывал любопытство до той минуты, когда сел за свой письменный стол.
Радостно усевшись и воображая, как врываюсь в будуар Авы, вскрыл конверт с такой же осторожностью, с какой вскрывал бы банку сардин. Кажется, я еще не рассказывал, что всю жизнь любил резаться. Положите рядом со мной что-нибудь острое, и сама кожа словно попросит, чтоб ее разрезали. Я еще даже не начал знакомить вас со шрамами на моих руках от настоящих банок с сардинами, банок с лососем, из-за чего еще больше ценил присутствие рядом Дживса – мне уже не приходилось резать запястья об такие вещи. Я очень рано бросил теннис, потому что было слишком опасно открывать новую банку с мячами, но, может быть, теперь, при Дживсе, вновь вернусь к спорту.
Так или иначе, к сожалению, записка оказалась не от Авы с приглашением ее потешить, хотя сначала выглядела вполне симпатично, – послание было напечатано на фирменном бланке Колонии Роз с шапкой вверху, изображающей плеть крупных красных роз, обвивающую миниатюрное графическое изображение особняка. Но под этим произведением канцелярского искусства дело приняло решительно трагический и ужасный оборот. Боги метнули молнию. Будь они прокляты! Поверьте, тут я отлично понял слова доброго старика Гамлета о «тысячах естественных невзгод, что по наследству переданы плоти». Пожалуй, в Колонии Роз я почти исчерпал свою квоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105