Я и от похмелья еще не оправился, а фашистское алкогольное мышление уже работает!
Желая загладить промашку, я обратился к Израэлю Гринбергу:
– Мне ничуть не хотелось обидеть хасидов. Я их глубоко уважаю, недавно чуть сам к ним не присоединился.
– Правда? – переспросила Джун Гринберг, а Израэль Гринберг скептически на меня посмотрел сквозь одно стекло очков, фактически находившееся перед глазным яблоком.
Меня заподозрили в преувеличении. Я вовсе не собирался преувеличивать свои связи с хасидами, просто старался откреститься от подозрений в антисемитизме.
– Ну, как бы чуть не присоединился, – отступил я. – Поехал в Шарон-Спрингс, где находится оживленный хасидский анклав, хотел там полечиться, с ними познакомиться, походить среди них, скорей как журналист, чем что-нибудь другое, но меня потом сюда пригласили.
Гринберги, кажется, чуть-чуть смягчились. Маррин счел объяснения к делу не относящимися, переводя беседу в прежнее более важное и насущное русло.
– Итак, доктору Хиббену придется принять меры к Люку и Крису. Это будет весьма неприятно. Может быть, он выкинет обоих или, в самом крайнем случае, сделает строгое предупреждение. Поэтому мне не хочется, чтобы Сигрид ходила к нему насчет тапочек. Он действительно может подумать, будто все мы с ума посходили.
Бобьен, сама того не зная, приняла это за выходную реплику, вошла в столовую и направилась прямо к нашему столику.
– Вон она, – шепнул Кеннет Маррину, как бы предупреждая, что о ней больше нельзя говорить.
Когда она приблизилась, я заметил у нее в руках два куска бумаги – вырезанные подошвы! Бобьен бросилась прямо ко мне, взмахнув вырезанными подошвами, с ошеломляющим обвинением:
– Это вы сделали, да?
Реплика прозвучала с потрясающим драматизмом. Поистине: «J'accuse!» Все сидевшие за одним со мной столом – Израэль и Джун Гринберг, Кеннет, Дон, София, Тинкл, Чарльз, остальные присутствовавшие в столовой взглянули на меня.
Сначала обвинение в антисемитизме, а теперь в воровстве!
Бобьен – оскорбленная женщина. Только потому, что я не вернулся, не довел до конца поцелуй, оказался подозреваемым номер один в краже тапок.
– Вы украли мои тапочки! – провозгласила она обвинительное заключение, вернее, повторила, поскольку на первое восклицание я не ответил.
– Нет, – удалось выдавить мне. – Клянусь, я ваши тапочки никогда даже пальцем не тронул бы.
Видно, она неправильно поняла и потребовала:
– Не оскорбляйте меня!
– Сядьте, Сигрид, – велел Маррин. – Алан не мог взять ваши тапки.
– Почему это? – спросила она.
– Он только что сюда приехал, – объяснил Маррин, впрочем, кажется, это не обелило мое доброе имя ни в глазах Бобьен, ни во мнении соседей по столу, которые только что слышали, как меня поймали на чистой лжи о связи с хасидами. Если я способен солгать, то способен и тапки украсть. Безусловно, ни один суд не признает свидетельство Маррина убедительным доказательством. Вдобавок статус новичка, никому не известная личность, разбитое лицо – все работало против меня.
– Клянусь, я не брал ваших тапочек, – с искренним отчаянием повторил я, хотя в голове промелькнуло сомнение. По словам Тинкла, он довел меня, отключившегося, до комнаты, только, может быть, не до конца довел, потом я вполне мог повернуть обратно… правда, я не знаю, где расположилась Бобьен, и у меня нет ножниц, и негде их взять… Тем не менее все-таки…
– Сигрид, сядьте, пожалуйста, – упрашивал Маррин. – Кто-то просто сыграл с вами глупую шутку. Алан очень славный молодой человек. Не имеет никакого отношения к вашим тапочкам.
Бобьен, несмотря на его уговоры, осталась стоять, пребывая в сильном возбуждении.
– Мне бы польстило, если бы кто-нибудь утащил мои тапки, – вставила Джун Гринберг, стараясь ее утешить.
– А мне не польстило. Я пошла к доктору Хиббену, показала вот это. – Бобьен продемонстрировала вырезанные из бумаги подошвы. – Он сказал, что постарается вернуть тапочки. Мне совсем ни к чему подобные безобразия во время работы!
– Разумеется, – подтвердила София, дружелюбно поддерживая коллегу-художницу и одновременно пытаясь ее успокоить.
– Все будет в полном порядке, – заверил Маррин.
– Я знаю, что это он. – Бобьен ткнула в меня пальцем, уровень сахара в моей крови совершил кульбит, нахлынула ужасающая волна слабости, страха, я подумал, что сейчас упаду в обморок. Потом Бобьен вышла из зала.
Глава 22

И без того высокая статистика заболеваемости диабетом в нашей стране повышается. Мне обеспечено алиби. Высокая статистика заболеваемости диабетом снижается. Каучуковая шея крепнет. Иногда чрезмерное содержание тестостерона в организме приводит к выпадению волос. Мангров в велогонке «Тур де Франс». Что касается галстука. Серотонин и тестостерон в правильном сочетании вызывают одинаковую эйфорию
– Она каждое лето с ума сходит, – сказал Маррин. – Не расстраивайтесь.
– Как правило, из-за мужчины, – добавила Джун Гринберг. – В этом году вы именно тот самый объект.
– Она немного истерична, – заметила София. – Ее действительно одолели летучие мыши, и она все время твердит, будто в особняке бродит привидение.
Сахар у меня в крови поистине взбесился: я очутился в глубокой диабетической опасности. В любой момент может потребоваться ампутация. Брошенное Бобьен обвинение добило меня. Я себя чувствовал хрупким и беззащитным, как бабочка. Я не создан для конфронтации, едва осмеливаясь на робкое сопротивление.
– Кто же взял тапочки? – поинтересовался Кеннет.
– Реджинальд Мангров? – предположила София. – Несколько лет назад Сигрид сходила по нему с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105