Потом мысли в преддверии сна переключились с вина на любовь в логической прогрессии: возможно, квадрант мозга, жаждущий алкоголя, глубоко пересекается с квадрантом мозга, жаждущим любви, поэтому я думал о приснившейся блондинке в надежде снова ее увидеть. Однажды было почти то же самое: я увидел незнакомку в нью-йоркском кафе, мы взглянули друг другу в глаза, мне не хватило духу что-нибудь сказать, и девушка ушла, после чего я поклялся заглядывать в то кафе каждый день в то же самое время, пока вновь ее не увижу. Только такие клятвы всегда пустые. Не следует делать ничего подобного. Я боюсь унизительно остаться в дураках – либо девушка не вернется, либо вернется и отвергнет меня, поскольку в первый раз я ее неправильно понял. Но теперь мое собственное подсознание превратилось в кафе, куда с легкостью можно вернуться – фактически нельзя не вернуться, – так что, может быть, девушка явится мне во сне, и, если на этот раз скажет: «Я люблю тебя», я отвечу ей тем же, и мы оба посмотрим, что будет.
Мысли стали тускнеть, словно свет, я заснул, все дневные заботы на время – боюсь, лишь на время, – ушли.
Глава 8

Руины купальни. Давление со стороны коллеги. Горестная история Шарон-Спрингс. Идея спасения Шарон-Спрингс и одновременно возникшая идея киносценария. Обед и чтение Дэшила Хэммета. Я присоединяюсь к разношерстной компании, размышляя о природе профессиональной вольной борьбы, на секунду задумываясь о проблеме гомосексуализма и еврейском вопросе. Опрометчивый телефонный звонок. В моей душе борются два интуитивных голоса, сильный и слабый
Соснув, приняв душ, освежившись, я решил пешком взобраться на длинный холм, преодолев, грубо говоря, две мили до «Куриного насеста». Дживс не взял «каприс» – кто знает, что задумал, – но с меня на сегодня достаточно автомобильной езды. Кроме того, полезно пройтись и размяться. Девушка во сне не приснилась, тем не менее я был в хорошем расположении духа: просидев не один месяц в Монклере, пустился на поиски приключений!
Примерно за полмили от отеля с другой стороны дороги стояли развалины старой деревянной купальни, которые я не заметил по пути в «Адлер». Каркас длинной узкой постройки сохранился в целости, а вместо крыши одни балки. Привлеченный руинами, я шмыгнул внутрь. Кого не привлекают развалины? Все равно что читать личный дневник, пусть написанный умершим человеком.
Что же произошло с Шарон-Спрингс? По классу былого величия городок относится к высшей степени A4-, но следует напомнить, что красота былого величия мрачна и трагична, это кладбищенская красота, а причина трагической судьбы Шарон-Спрингс оставалась для меня загадкой.
Внутри купальни царил полный развал – пол рассыпался, я шел по земле, прошитой остатками труб. Кругом пахло серой. Старые ржавые ванны выстраивались в ряд, как гробы. Страшно представить, что в них некогда лежали люди ради оздоровления. Еще можно было судить о расположении отдельных помещений: сохранились стены и дверные рамы, на одной стене остались крючки для полотенец, в другой – уютные ниши с потускневшими металлическими именными табличками. Отдыхающие стремились сюда, часто приезжали на протяжении многих лет, на протяжении жизни, оставляя свои имена на железных табличках. На одном дверном косяке висела забытая мезуза.
Я прошел к бывшей задней двери, сразу за которой, почти от самой стены, вздымался крутой, поросший лесом склон. Под деревьями лежали крупные камни, между ними упорно бежал ручеек, размывая в грязь узкую полоску земли.
Я перешагнул через него, набрал текущую сквозь камни воду в пригоршню, напился, наслаждаясь соленым сернистым вкусом протухших яиц. Мне было хорошо. Я черпал пригоршнями воду и пил сколько мог. Из этого источника вода поступала в купальню. Радостный миг приобщения к природе испортила мысль, не просочилась ли в землю оленья моча, заразив источник микробами. Разве я не читал в научном разделе «Нью-Йорк таймс» настораживающую статью об оленьей моче?
Что ж, пока момент длился, было очень приятно – чего еще желать? По-моему, вряд ли оленьи микробы прошли через камни, однако торовский энтузиазм по отношению к природе угас во мне.
Я вернулся на дорогу, где теперь на некоторых верандах старых белых домов чаще встречались хасиды – мужчины и женщины в креслах-качалках с прямыми спинками, дети на велосипедах катались по дорожкам. Сгущались летние сумерки – прекраснейшее время дня, настолько красивое, что люди его неспособны испортить, и мир, чувствуя это, на мгновение кажется примечательно безмятежным.
Дети на велосипедах выглядели веселыми и счастливыми, мило улыбались; мне нравились причудливые локоны, болтавшиеся перед мальчишескими ушами. Я с удовольствием смотрел на радостных детей, несмотря на их нездоровую бледность и традиционную одежду.
Поднявшись на вершину холма напротив бензоколонки, я вошел в ресторан под названием «Куриный насест» – прямо у входа располагался бар, дальше обеденный зал. За стойкой бара сидел какой-то старичок в бейсбольной кепке, потягивал из кружки золотисто-желтое пиво, будучи там единственным посетителем. Я почти надеялся увидеть на высоком табурете Дживса, но он рыскал где-то в других местах. Возможно, в прекрасных лесах вокруг Шарон-Спрингс, исполняя спартанский ритуал, – по-моему, Дживс на это способен. Маленький плотненький бармен с торчавшим животиком, который с большим трудом таскал, обратился ко мне:
– Поесть или выпить, дружище?
«Дружище» прозвучало приветливо.
– Поесть, – сказал я, хотя пиво, которое потягивал старичок за стойкой, жутко соблазняло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105