И в то же время плохо, поскольку я чувствую себя продажной сволочью.
– Займись благотворительностью, – наполнив чайник, посоветовал Павлов.
– О тебе я всегда позабочусь, – с ехидцей успокоил его Слим. – Не дрейфь.
– А что, Павлов принимает какое-то участие в твоем сайте?
Насмешливое фырканье братца сообщило, до какой степени я ошиблась.
– Публиковать свои сочинения в Интернете может любой придурок. Все, что требуется, это клавиатура, модем и зонд, воткнутый в лоб.
Я разглядывала свои босоножки, жалея, что не была единственным ребенком в семье. Мое детство омрачалось присутствием старшего отпрыска, безустанно напоминавшего мне, кто из нас главный. Между прочим, Павлову не было особой нужды завидовать чужим успехам: в качестве журналиста мой брат имел такой-то вес, по крайней мере, его имя знали. В определенных кругах. Проще говоря – в некоторых спальнях. В тех, где плакатики с пони соседствуют с журнальными разворотами, изображающими бойз-бэнды в полном составе. Где в грелках в форме плюшевого мишки булькает полбутылки «Баккарди». Там, где девочки-подростки штудируют свои журнальчики, примеряя на себя чужие проблемы. Вот здесь-то и царствует Павлов, и, возможно, именно поэтому он проявляет раздражение, когда разговор заходит о заработках. Мой братец ведет колонку советов читательницам. Он – «любовный хирург» журнала «Блесни умом!», если величать его парадным титулом. Может, Павлов и считается крутым среди недорослей, но такое ведь не впишешь в графу «род занятий». Если только не хочешь привлечь внимание полиции.
– Ты пьешь растворимый кофе? – спросил меня брат, занеся полную ложку порошка над первой из трех чашек. У нас есть еще десять минут, а потом мне нужно будет уйти.
Признаться, я надеялась, что два чемодана, несшие караул под дверью, намекнут Павлову, что я, вообще-то, отнюдь никуда не спешу. Так или иначе, я согласилась на растворимый кофе. Решила еще немного потянуть время, а уж потом переходить в атаку.
– Куда ты собрался? – поинтересовалась я невинным тоном.
– На фотосессию. Редактор хочет, чтобы на моей страничке появился свежий снимок.
Павлов перестал ковырять ложкой в банке и украдкой метнул на меня взгляд, поджидая реакцию. Я постаралась изобразить полный восторг. В отличие от Слима, шагнувшего в кухню с вопросом:
– Как, в этой мерзкой рубашке?
На моем братце была ядовито-оранжевая сорочка с пуговицами сверху донизу. Он весьма неохотно подтвердил, что именно в таком виде и собирается фотографироваться. Слим втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы, Павлов скрипнул своими. Я же не могла отделаться от навязчивого впечатления: насколько дикий диссонанс между цветом рубашки моего брата и зелеными клетками линолеума под его ногами. Даже обрамлявший рубашку дверной проем не мог вобрать в себя исходившее от нее сияние.
– Как человек, повернутый на текстильных мотивах с пальмами и пеликанами, – сделал выпад мой брат. – ты едва ли посмеешь критиковать мой выбор.
Пожав плечами, Слим сдался:
– Мое дело – предупредить.
– Значит, тебе чем-то не нравится рубашка?
– Лично мне она до лампочки, но за твоих читательниц не поручусь.
– Не понял? – сбавил обороты Павлов.
– По-моему, тебе нужна домашняя куртка.
– Чего?
– Удобная бархатная куртка и огромный бокал бренди, который ты сможешь пролить на тапочки.
Слим тайком подмигнул мне, от чего я порозовела. Не до такой степени, однако, как Павлов, который швырнул чайную ложечку в раковину и потребовал выражаться яснее.
– Все дело в ауре, которую ты должен распространять, – пояснил Слим. – Ты ведь хочешь создать образ жреца любви, так ведь?
– Мне платят за то, чтобы я раскрывал особенности мужского подхода к романтическим отношениям. В общем, да.
– И ты должен олицетворять опыт и эрудицию?
Мой брат спрятал ладони в карманах, скромным кивком подтвердив справедливость предположения.
– Ну так постарайся хотя бы выглядеть, как ветеран интрижек и виртуоз постельных игр! Ловелас, меняющий женщин, как перчатки!
Я подавила смешок, надеясь, что высказывания Слима не испортят Павлову настроения, что было бы для меня крайне нежелательно.
– Помяни мои слова, – между тем продолжал Слим, – если фотограф щелкнет тебя в этой мандариновой тряпке, дамы усомнятся в остальных твоих достоинствах.
– Это не мандариновый оттенок.
– По мне, так он просто вопиет о распродаже на овощном рынке.
– Приглядись получше: это персиковый цвет.
– Какая разница? – резонно парировал Слим. – Фрукт есть фрукт.
Брат спросил, насыпать ли мне сахару. Он явно был уязвлен, хотя и делал вид, будто Слим неожиданно нас покинул.
– Спасибо, мне только молока, – ответила я и взмолилась, чтобы мой голос не дрогнул, когда я начну заверять брата, что он выглядит прекрасно. Лишь когда он отвернулся к холодильнику, я смогла обменяться взглядами с его соседом.
– Не пойму, как его только взяли в журнал? – сказала я одними губами.
Павлов держался на своем посту лет пять, заполучив его уже через неделю после прибытия в Лондон. Никаких собеседований или конкурсов, ничего подобного, он просто зашел спросить, не нужен ли журналу сортировщик писем, а редактор вдруг разразился потоком слез. Несчастная любовь или что-то в этом роде. А Павлов оказался тут как тут, с сухой жилеткой наготове, чтобы предложить поддержку и участие. Не побоялся даже испортить свою лучшую рубашку.
– В этих журналах, – объяснил Слим, – все решается просто: надо только переспать с нужным человеком.
Мой брат отвернулся от разделочной доски и протянул мне исходящую паром кружку.
– Между прочим, наш редактор – мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122