И поэтому решили действовать. Мы восстали против человека, задумавшего все это. Против нашего домовладельца и антрепренера, импресарио и генератора идей, против нашего Свенгали и шоумена, против жулика, против мистера Фрэнка Картье. И все же, хотя нам и удалось достичь удовлетворившего обе стороны соглашения, я пришла к выводу, что потерь уже не возместить. Украденного не вернешь. Это я поняла, проснувшись нынешним утром, и выбралась в палисадник, чтобы развести костер. Если мы собираемся жить дальше, мосты следует сжечь. Бумажные мосты, зажатые в моих руках.
– Циско! Не делай этого! Стой!
Я оборачиваюсь и вижу, как Слим вываливается во двор. Павлов несется за ним по пятам. На братце нет брюк, как я и воображала, но он тоже жаждет лишить трапезы язычки голодного пламени.
– Не-е-ет…
2
На момент моего прибытия в Лондон вопрос о деньгах ребром не стоял. Их у меня попросту не имелось. Совсем, даже ломаного гроша. При мне были только молодость, талант и нищета – классический набор выпускника. Я считалась мастерицей проматывать имущество, грубой лестью выколачивать последние крохи из управляющего банком, а потом (когда вечеринка, наконец, кончалась) удивляться: куда это подевались все денежки? Как раз отсутствие наличных, в первую очередь, и вынудило меня искать счастья в столице. Так и вышло, что тем летом Павлов обнаружил меня в один прекрасный день у своей двери. Я ежилась под внезапно хлынувшим дождем, а за моей спиной ждали два туго набитых чемодана и таксист, требовавший оплатить поездку.
– Циско! – воскликнул мой брат и замер в нерешительности. Правда, раньше мы старались видеться в каникулы, но в последнее время делали это исключительно на Рождество, и поэтому его удивление было вполне объяснимым. Я, кстати, тоже удивилась, увидев брата без намотанного на шею шарфа, берегущего его от простуды. Слегка успокоившись, Павлов вопросительно уставился мне в глаза: – Что ты здесь делаешь?
Обеими руками я вцепилась в фальшивый мех своего воротника.
– Одолжи мне шестнадцать фунтов, тогда скажу.
– У тебя неприятности?
– Пока нет, – ответила я, сознавая, что мой багаж все еще во власти таксиста. И хотя мое имущество отнюдь не состояло из узелка на палке и кота по имени Белые Носочки, я сумела проявить поразительное обаяние Дика , стоило за спиной моего брата вырасти еще одной фигуре.
– О, привет!
Нос придворного шута на лице Иисуса – вот мое первое впечатление от Слима. Второй неожиданностью стали дреды на белом парне. Следующей – чрезвычайно крепкое рукопожатие. У меня далеко не сразу получилось оторвать от него взгляд, и это, пожалуй, тоже сыграло свою роль. На плечах у Слима болталась скверная гавайская рубаха, расстегнутая нараспашку, – в точности как и извлеченный им бумажник.
– Павлов не носит с собой наличные. – Широко улыбаясь, Слим протянул таксисту двадцатку. – Уверяет, что деньги покрыты слоем бактерий.
– Совершенно верно. – Брат освободил мне проход, и я шагнула на крыльцо, радуясь спасению от дождя. Из кухни в дальнем конце коридора доносилась ленивая музыка. И еще: здесь кто-то совсем недавно жарил сладкий перец. Фантастический запах тепла и нагретого на солнце дерева. Верхнюю площадку венчала дверь с матовым стеклом. Мне стало интересно: увижу ли я, как вечером сквозь него просачивается свет?
– Ну сама подумай, сколько народу мяло в руках эту бумажку, – напомнил о себе Павлов, все еще отстаивавший принципы гигиены. – Высока вероятность также того, что очень многие сворачивали ее в трубочку и засовывали в ноздрю.
Я обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как таксист рассматривает двадцатку Слима на фоне дождевых облаков. Напоследок он потянул ее за уголки, проверяя на прочность, и напомнил моему братцу, что деньги – всегда деньги.
– По количеству передаваемых бактерий, – веско уронил Павлов, – деньги уступают только чиху.
Слим, похоже, смутился и предложил таксисту оставить себе сдачу.
– Дай вам бог здоровья. – Таксист выпустил чемоданы из заточения и с насмешкой и жалостью во взоре проследил, как Павлов втаскивает их в дом. Затем лицо его слегка разгладилось, и он ткнул пальцем в скопище цветочных прилавков.
– Пойду куплю жене букетик.
– Деньги, потраченные с умом, – одобрил Слим. – У нас вы всегда найдете умеренные цены.
Видя, как он показывает таксисту лоток в начале улицы, я вдруг вся засветилась изнутри, сама того не желая. Откровенно говоря, Слим был не совсем в моем вкусе. На глазок я определила его возраст: лет двадцать пять или около. В принципе, по этому параметру проходит, но вот этакие раскованные завсегдатаи пляжей никогда меня не привлекали. Загар, мускулы и, вполне возможно, песок в плавках отталкивали меня. Слишком много было в таких парнях первобытного, неукротимого, они ассоциировались у меня с неприятными приключениями. Вроде того, когда, придя в себя наутро после ночи бурного секса, обнаруживаешь: пропал не только мужчина, но и все ценные вещи в придачу. И все же, несмотря на рубаху, больше подходящую жуликам, и канаты косиц, я разглядела в Слиме нечто говорившее о порядочности. Почти о благородстве. История с двадцатью фунтами, в сочетании с обаятельнейшей улыбкой, сообщили мне о прячущемся внутри добросердечном, заботливом юноше, которому надо лишь помочь выбраться наружу. В конце концов, он отнюдь не походил на человека, привыкшего сорить деньгами. Напротив, судя по внешности Слима, этот жест пробил внушительную брешь в его недельном пособии по безработице, и это меня несколько обеспокоило.
– Твоя доброта не знает границ, – заметила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122