Это отвратительно.
Но я справился. Я написал книгу «Песчаный призрак», 400 страниц, 110 000 слов. Это была трагедия в греческом стиле о сметенном бурей судьбы человеке, который не смог соответствовать предъявленным к нему требованиям. Действие происходит в кафетерии Далстона. Книга получилась постмодернистская, остроумная и со смыслом (множество не слишком навязчивых рассказчиков, множество сюжетов внутри сюжетов, множество пересекающихся персонажей, безвыходные ситуации и отвлекающие сюжетные линии), но в целом она была про неумолимый рок. Через два года я с гордостью распечатал ее и с еще большей гордостью дал читать Бет. Она прочитала в тот же день. Знаете, что она сказала? Она сказала:
– Не думала, что ты пишешь автобиографическую вещь.
Вот и все, что я от нее услышал. До сих пор не понимаю, что она имела в виду. Это не автобиографическая вещь. Это вещь о торговце пирожками, втянутом в обреченное на провал ограбление банка, о попытке найти свое место в мире, о смысле жизни, о поисках правды, о роке и неизбежности смерти. Это не обо мне.
Чертова мещанка.
Критический отзыв Бет о моей книге тоже не способствовал укреплению нашего брака, особенно учитывая то обстоятельство, что ее мнение разделили не менее тридцати издателей и агентов, которым я разослал книгу. Каждое из этих немногословных извещений об отказе оборачивалось осколком, ранившим в сердце. Я не принадлежал к числу людей, готовых писать романы, которые никому не нравились и не были нужны. Я просто сделал свой пробный шаг в Искусстве, не более того. Никто не захотел опубликовать «Песчаный призрак». Он до сих пор лежит в нижнем ящике моего стола, где, без сомнения, и останется.
Я вернулся работать в агентство, и снова появились деньги, правда уже не те. То, чем оборачивались наши с Бет мечты – моя книга, большая семья, нормальные отношения между нами, напоминало попытку пробежать лондонский марафон с тяжелым заболеванием легких.
А когда мы начали спорить из-за моих снов, стало понятно, что все кончено.
Я тогда видел один и тот же сон – вернее, слегка отличающиеся друг от друга сны на одну и ту же тему. В них всегда были какие-то строения – на вид небольшие, с тесными комнатами и узкими коридорами. Иногда там жили мои бывшие девушки, в недоступных подвалах и погребах. Но я не мог до них добраться, а только слышал их голоса. Бет там появлялась редко. Девушки менялись, их могло вообще не быть. Строения отличались по форме и местоположению. Но у этих снов была одна общая деталь. В какой-то момент я осознавал, что строения на самом деле гораздо больше, чем казались на первый взгляд. Я проходил через знакомую дверь и вдруг видел: у дома, в котором я жил, в котором провел долгие годы, есть еще одно крыло, а мне об этом почему-то до сих пор не было известно, и я в нем никогда раньше не бывал. Обилие воздуха и света в этом крыле со сводчатыми потолками и огромными открытыми пространствами наполняли мое сердце надеждой.
Я сделал ошибку, рассказав о своем сне Бет после того, как увидел его во второй или в третий раз. Она посмотрела на меня. В глазах у нее была ярость.
– Это всего лишь сон, – напомнил я.
Но Бет уже сделала собственные выводы. Она еще больше замкнулась в себе, а злосчастный сон стал сниться мне все чаще и чаще. Бет понимала, что означает этот дом. Понимала, чего нам обоим будет стоить мое стремление к открытым пространствам.
Что может быть отвратительнее, от чего так же несет гнилью, когда еще взаимное доверие опускается до такой низкой отметки, как в приходящем в упадок браке? Мне не хочется даже ничего об этом писать, потому что умирающий брак – это скучно, он похож на то, что Теренс называет «тупиковым состоянием». Это просто набор заданных, однообразных моделей, изменить которые никому не удается – слишком прочна жесткость конструкции. Все доводы – лишь видоизмененные вариации давно известных доводов, все споры черпаются из одного и того же стоячего заболоченного пруда. Ни у кого не осталось достаточно веры в брак для того, чтобы сделать над собой усилие и сдвинуть что-то с мертвой точки или взять на себя ответственность. Слишком много разочарований позади, чтобы поверить в успешность подобных усилий.
Остаются только механические действия, ряд хорошо отрепетированных движений, и в постели, и вне ее, когда вы принимаете решение, что человек, с которым вы живете, – единственный человек в мире, на котором вы можете с достаточной степенью безопасности выместить вашу боль и разочарование. Нельзя выместить это на друзьях, потому что получите отпор. Нельзя вывалить это на ребенка, потому что он ваше дитя. В результате мы стали использовать друг друга в качестве боксерских груш.
Ситуация была невыносимая. Вы не поймете, что такое боль, не поймете, что такое ярость, пока не окажетесь в ситуации распадающегося брака при наличии ребенка. Раскаяние, чувство вины, гнев, взаимные обвинения, страх. Если вы видите только сны о скрытых пространствах в темных домах, то конец не за горами. После того, как мою книгу постигла неудача, неудачу потерпели мы оба.
Я переехал. Бет наняла адвоката. И вот тогда действительно начался кошмар.
Я еще долго ждал весточки от Кэрол. И однажды получил конверт, но в нем не было ни письма, ни даже записки – лишь дешевая безделушка. Я достаю ее и кручу между пальцами.
– Папа, что это такое?
– Брошка. Очень старая.
– Дай посмотреть. Я хочу посмотреть.
Я протягиваю ей крошечное позолоченное по-прежнему «разбитое» сердце. Трудно поверить, что Кэрол хранила его все эти годы, с тех пор, как я дал его ей на вечеринке у Шерон Смит, больше тридцати лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78