– Я… Она бы осталась, если бы я дал ей такую возможность. Да. Думаю, что она бы осталась.
– Тогда ты ее бросил.
– Я ее бросил. Да.
Наступила очередь Мартина задумчиво смотреть в чашку. Он переживает скорее легкую ностальгию, чем чувство потери. Все его негативные эмоции кажутся невинным подобием настоящих переживаний: ярость – это легкое раздражение, боль – всего лишь недомогание, гнев – плохое настроение. Все какое-то приглушенное, в другой тональности.
Мартин ищет женщину, которая согласилась бы принять равнодушие в долгосрочной перспективе и не пыталась бы превратить его в человека с обычными эмоциями. И которая не была бы зациклена на детях – одного ребенка достаточно. Мне не хочется подписываться под расхожим мнением о том, что мужчины – большие дети, но Мартин – ребенок, и всегда таким будет. Ему необходимо, чтобы жизнь не переставала быть легкой, – так что никаких детей, никаких уз. Никакого балласта.
Когда он снова поднимает глаза, его улыбка полна тепла и грусти.
– А как Поппи? Как у нее дела?
При чем здесь Поппи? Какую роль она играет в этой бесконечной, жестокой войне двух взрослых эгоистов, соревнующихся в удовлетворении собственных комплексов?
Роль вовлеченной в это жертвы, тоже эгоистичной, но невинной. Почва уходит у нее из-под ног, самое основание вселенной рушится, потому что я не могу больше жить с ее матерью, а ее мать не может больше жить со мной. А она зависла в пространстве между нами, получая самый трудный из уроков, – урок, который многие не могут усвоить за всю свою жизнь: Бога нет. Нет Санта-Клауса, нет Зубной Феи.
Поппи, в дело вступают силы, более могущественные, чем мы, и не всегда добрые. Почти всегда недобрые. На нас налетела буря. Мы все умрем. И мы не отправимся на небеса. Мы просто сгнием в могиле. Поэтому мы хотим взять все от короткого пребывания на земле, и ради этого готовы причинять боль другим. Даже своим детям.
Это правда, Поппи, хотя – Господи, помоги мне – в тот день, когда я уходил из дома, где жил с твоей мамой, сердце мое разрывалось на части. Это правда, Поппи, хотя я люблю тебя так, что не могу выразить словами, хотя ты – единственная радость моей жизни. Это правда, хотя развод для меня был – и остается – пыткой, самым болезненным наказанием, придуманным человечеством.
Бога нет, Поппи, и каждый старается спасти себя сам.
– У нее все хорошо. Боже, как я по ней скучаю. Отец должен видеть своего ребенка каждый день. Я же встречаюсь с Поппи два раза в месяц. Иногда мне так плохо, что я подъезжаю к школе, просто чтобы увидеть, как она приходит или уходит. Кажется, что от этого станет легче, а становится еще хуже, но я все равно продолжаю искать возможность увидеть ее. Это болит все время.
– А как она?
– Мне кажется, у детей есть удивительная способность приспосабливаться. Так говорят. Я предпочитаю этому верить. Во всяком случае, дети делают это лучше, чем взрослые. Они сильные, потому что у них нет воспоминаний. Нам хорошо вместе. Иногда я злюсь. Иногда мне кажется, что, если она еще раз заявит «это несправедливо», я…
– А что она сама? Ты все время возвращаешься к себе. Ты чувствуешь свою вину за то, что с ней происходит?
– Думаю, да. Какой прок от чувства вины? В этой ситуации я стараюсь изо всех сил сделать все, что могу. Я никогда ее не брошу.
– Ты это уже сделал.
Я мрачно смотрю на него.
– Да. Уже сделал.
Мартин опять обнимает меня за плечи. Он не боится проявления теплых чувств. Я его и за это люблю.
– Все нормально. Ты хороший парень. Неплохой, во всяком случае. Однажды все это останется в прошлом. Надеюсь, раньше, чем ты ожидаешь. Просто через это надо пройти. Все наладится, если какое-то время переждать.
– Да, наверное.
– Где вы сегодня с Элис встречаетесь?
– Не знаю. В каком-нибудь баре.
Я ищу на его лице признаки подозрительности или озабоченности. И не нахожу.
– Ты нормально к этому относишься, Мартин, да? То есть я хотел спросить…
– Не напрягайся. Хорошо, что вы можете встретиться как друзья.
– Это не свидание, Мартин. Мы просто…
Мартин смеется. Очевидно, что он не допускает мысли о возможном свидании между мной и Элис. Он высокий невозмутимый брюнет, он обаятелен и неотразимо безразличен, а я – доведенный до отчаяния, сорокапятилетний, почти разведенный. Я не представляю для него ни малейшей угрозы. В любом случае он доверяет мне и не любит Элис.
– Вы прекрасно проведете время. Она потрясающая женщина. Передай ей, что я ее… – Мартин рисует пальцами кавычки в воздухе – …»люблю». Он допивает кофе, на прощание похлопывает меня по плечу и направляется к выходу.
– Не терзай себя, Спайк.
– Я постараюсь.
– У тебя получится. Я тебя знаю, Спайк.
Нет, не знаешь, Мартин. Ты меня совсем не знаешь.
7
Я никак не предполагал, не планировал, не мог себе представить, что мы с Элис окажемся в постели. Это было для меня полной неожиданностью.
И Теренс не особенно в это поверил. Но пришел к выводу, что, в конце концов, она женщина, а я мужчина. Мы оба свободны. Так что я не могу утверждать, что мысли о сексе не посещают меня иногда. Я не согласился. Я не собирался спать с бывшей девушкой моего лучшего друга. И, конечно, не собирался проявлять инициативу, если бы представился случай. Да он и не должен был представиться.
В общем, мы пошли в бар, и напились, и оказались в постели. Все было прекрасно, все было очень хорошо, и наутро никто из нас об этом не пожалел. Но я твердо принял два решения. Во-первых: больше такого не произойдет, а если и произойдет, то не по моей инициативе. Во-вторых, мы договорились, что никто не скажет об этом Мартину, а если Мартин и узнает, то не от меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78