хочу я ее или нет.
– Извини, – сказал я, снова обретая дар речи. – Да, ты права. Я приехал на некоторое время – повидаться со своими. Ну, ты понимаешь – хорошо провести время в старом семейном гнездышке.
– Ну и как это тебе удается? – спросила она, все еще излучая энтузиазм. – В смысле, хорошо проводить время с мамой и папой Бэкфордами?
– Ужасно, – сказал я и обхватил руками голову, изображая отчаяние. – Из-за них на стену лезть хочется. Стоит только войти в комнату, как они тут же начинают заставлять меня участвовать в своих странных беседах. О чем они только не говорили с тех пор, как я приехал – о ценах на недвижимость в Лондоне, о третьем муже моей тети Джин, который оказался жуликом, и о том, кто из детей у нас в семье любит брюссельскую капусту. Как будто я попал в какой-то сюрреалистический кошмар. Я их люблю, но…
Я остановился, чтобы не получалось так, что говорю только я, но она не поняла намека. Мысли ее, очевидно, витали где-то далеко.
– Ну а ты как? – спросил я. – В смысле… Не знаю… Что ты здесь делаешь?
– В баре?
– Ну, для начала, да.
– Но ты же имел в виду Бирмингем, да? Ну, в баре у меня встреча. Это все еще место встреч, если у меня еще есть время на встречи – похоже, что я только работаю и работаю.
– В последний раз, когда я слышал что-то про тебя, ты жила в Брайтоне, да?
Она кивнула, но сразу же отвела взгляд.
– Да, но это было уже давно. Мама умерла, и поэтому я вернулась.
– Извини, – сказал я. – Я не знал про твою маму. Это ужасно.
Она слабо улыбнулась.
– Теперь немного полегче. Уже прошло полтора года. Самое трудное позади.
– Твоя мама всегда была такой доброй, – сказал я, и это были не просто слова. Мама Джинни была из тех родителей, с кем можно говорить обо всем, и беседа не покажется искусственной. – Она всегда угощала нас жареными бобами, в любое время дня.
Джинни улыбнулась:
– Да, она была такая.
– Она умерла внезапно?
– Не совсем. У нее был рак. Она долго болела, постоянно моталась по больницам, и, когда врачи сказали, что это серьезно, я ушла с работы и приехала из Брайтона, чтобы за ней ухаживать. Так как у нее никого не было, кроме меня, дом перешел ко мне по наследству. Я сначала было собралась его продать и уехать, но потом подумала: а почему бы не остаться? И осталась. Не думаю, что вообще смогла бы продать этот дом… слишком много воспоминаний.
– Я и вправду не знаю, что сказать, мне ее так жалко.
– Такое случается со всеми. – Она слегка пожала плечами и грустно улыбнулась, после чего мы ненадолго снова оказались в объятиях друг друга и помолчали.
– Ну а как ты вообще? – спросил я, когда мы снова стояли и разглядывали друг друга.
– По-моему, мы это уже проехали, Мэтт, – сказала она, сардонически сдвинув брови. – Я в порядке, правда. Все хорошо. – Она прошлась взглядом по бару, до самых дверей. – Сам понимаешь. У всех бывают хорошие и плохие периоды, но сегодня у меня хороший период. – Она улыбнулась. – Ладно, как там в Нью-Йорке, счастливчик?
– Я работаю с компьютерами.
– Что это значит? Ты их делаешь? Ты ими пользуешься? Или носишь на голове? От тебя никогда не добьешься подробностей.
– Это все неинтересно, – сказал я, пытаясь перевести разговор на другую тему. – Правда неинтересно.
– А все-таки?
– Я разрабатываю компьютерные программы для банковских систем. Жутко скучно.
– Но сущности это не меняет, – сказала она доброжелательно. – Если бы не такие, как ты, зарплата приходила бы на мой счет в банке гораздо позже. Очевидно, тогда бы я не тратила ее так быстро, как сейчас. Но все равно, ты скорее помогаешь мне жить, чем мешаешь.
– А ты чем занимаешься? – поторопился я задать следующий вопрос.
– Преподаю рисование.
– Преподаешь рисование? Достойно уважения. Учителя рисования мне всегда нравились больше всех остальных – с их мольбертами и искренним желанием помочь подросткам достучаться до их музы.
Она засмеялась.
– Где ты преподаешь? – спросил я.
– Угадай с трех раз.
– Не в нашей школе?
– В ней самой.
– Странно, наверное?
– Очень. В первый день я вошла в учительскую и подумала, что это какой-то прикол: прямо передо мной сидят – бабах! – мистер Коллинс, мистер Хэйнс, миссис Перкинс и мистер Торн.
– Не говори, дай я сам вспомню, – сказал я, смеясь. – Мистер Коллинс – география, мистер Хэйнс – физика, миссис Перкинс – математика и мистер Торн – английский?
– Почти правильно, – сказала она, тоже смеясь. – Только мистер Хэйнс преподает историю.
– Им всем, наверное, сейчас под миллион лет, потому что, когда мы учились, им уже было по полмиллиона.
– Знаю. И теперь я одна из них.
Мы прервали разговор, чтобы я мог отнести выпивку, которую Гершвин и его друзья уже, наверное, заждались. В этот момент я вспомнил, что Джинни кого-то ждет. Я не стал у нее спрашивать, мужчина это или нет, потому что получилось бы слишком в лоб. Но Джинни, похоже, проявляла ко мне интерес, так же как и я к ней, потому что, когда бармен начал выполнять мой заказ, она задала мне более личные вопросы.
– А есть у тебя кто-то, кто для тебя что-то значит в жизни? – начала она. – Ну, например, дети или домашние животные?
– Из тех, кто что-то значил – только бывшая девушка в Нью-Йорке. Детей – ноль, домашних животных… тоже ноль. – Я был рад наконец-то выложить ей все. – А что у тебя?
Она сделала глубокий вдох и начала:
– Ну, есть один человек, с которым я встречаюсь и который сегодня очень уж опаздывает. Детей нет, не считая, конечно, сотни или около того моих учеников. Домашние животные – да, двое котов – Ларри и Сандерс.
Разговор снова прервался, потому что бармен проверял вместе со мной, правильно ли он подал напитки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78